– Твой брат здесь лечился, – повторяю я.
– Да. По секрету скажу: он, может, и сам бы выкарабкался. Сейчас он учится за границей. Я у него доверенное лицо.
– Значит, ему лучше, раз он в колледж поступил.
– Да, ему гораздо лучше. Он хочет стать врачом, помогать ребятам с такими же проблемами. Сейчас он в кампусе занятия проводит по психологии, тренинги всякие.
– С ним ведь это не на ровном месте случилось? – Я усаживаюсь на кровати. – Был же, наверно, какой-то толчок?
Вопрос бестактный, но мне все равно. Элли раздумывает, кусает губу.
– Вроде не было никакого толчка. Нам всем хорошо жилось, у нас семья дружная. Но брат внезапно стал… не то чтобы грустным. Скорее он вообще перестал испытывать чувства. Врачи говорили, причина – в гормонах. С серотониновыми рецепторами это как-то связано. Поди пойми, откуда что берется.
Зажмуриваюсь, чтобы не расплакаться.
– У меня то же самое. Тебе стоматолог анестезию когда-нибудь делал? Представляешь, как это – рта не чувствовать? Можешь куснуть себя за язык или за губу – никакой боли. Сначала почти смешно. Типа: ой, гляньте – я вон что делаю, а мне не больно. А потом начинаешь бояться: вдруг это навсегда? Хоть бы что-нибудь почувствовать – все равно что! Так со мной было.
Элли кивает:
– Диего говорил: «Я должен это контролировать. Должен и все». Ему хотелось самому выход найти. Ну, он же человек, с головой, с мозгом. Только знаешь что? Ничего не получается при таких расстройствах. Лекарства нужны, без них никак.
От этих слов хочется заплакать слезами облегчения. Надо же, нашелся человек, который меня понял. Именно понял, а не тупо пожалел. Остальные – только жалеют, и в то же время каждый наверняка думает: «Хорошо, что это не у меня». Никто не пытается влезть в мои туфли – шикарные, на платформе и каблуках; никто не пытается хотя бы минуту-другую продержаться в них. Никто до Элли не выразил, глядя мне в глаза, простую и правдивую мысль: «Депрессия – та еще сука».
Элли делает вдох, но вдруг спохватывается:
– Ой, я тебя совсем заболтала. Извини. Я вовсе не хотела говорить за тебя, я только…
– Пустяки. Все нормально. Тут каждый старается быть вежливым и тактичным. Мама, медсестры – они банальности выдают, будто текст из колонки соболезнований читают. А я хочу завопить, да погромче. Потому что у меня ощущение, что я на войне. Не понимаю, как можно одновременно быть такой усталой и такой взбешенной.
Глаза снова наполняются слезами, слезы катятся по щекам. Потому что накипело. Потому что нужен сброс.
Элли садится ко мне на койку, подбирает ноги. Я не возражаю. Я должна бы чувствовать неловкость. Потому что Джонас Дэниэлс однажды полюбит эту девушку. Он сам еще не подозревает, что может ТАК полюбить Элли. Но вместо неловкости я чувствую сестринскую близость. Маски сорваны, Элли не отшатнулась – значит, сестра. Она протягивает мне подушку.