Лия качает головой:
– Я уже подарила Виви рисунок. Виви пришла вчера утром, мы с ней играли.
– Виви была здесь, пока я работал?
– Да! Мы играли в пони и еще много во что.
Смотрю на Наоми – может, ей больше известно:
– А ты была при этом?
Наоми кивает, не отрывая взгляда от вафель.
– Мы все были дома.
Понизив голос, спрашиваю:
– Наоми, зачем она приходила? Попрощаться?
Наоми жует вафлю, глотает.
– Виви хотела забрать кое-что для Сильвии – миску, кажется. Уходя, сказала: «Увидимся». И вообще была…
Не знаю. Самой собой.
Прокручиваю информацию в голове. Если бы Виви просто исчезла – после всего с ней случившегося, – я бы понял. Но Виви пришла сюда, зная, что меня дома не будет. Пришла, чтобы напоследок провести счастливый день с моими братьями и сестрами. В горле застревает колючий ком. Едва ли он образовался оттого, что я слишком много от вафли откусил.
Лия болтает под столом ногами.
– Вот бы Виви не надо было уезжать. Мне так грустно, ужас.
– Мне тоже, Лия.
Наоми качает головой. Улыбка у нее ироничная.
– Самое странное, что и мне тоже грустно.
* * *
Принимаю душ, бреюсь, пытаюсь привести волосы в пристойный вид. Горло будто морским узлом завязано. Мне нужно идти в парк к Виви – это я с легкостью проделаю. А вот как я обратно пойду от Виви – даже представить невозможно.
По пути думаю об увлечении Исаака археологией. Отлично его понимаю. Останки динозавров, древние артефакты, вскрытие захоронений – это заводит. А Виви! Ведь она вошла в мою жизнь с археологической кисточкой, тщательно обмела пыль. Открыла меня заново, откопала, отчистила – значит, я отчасти принадлежу ей. Ну и как мне теперь с ней расстаться?
До места свидания еще несколько ярдов, но я вдруг понимаю: Виви в парке нет. Потому что девчонку вроде Виви можно учуять на расстоянии. Такие, как она, основы потрясают. А я что-то не чувствую земной дрожи.
К самому старому дереву в парке – тому самому, которое помечено словами «Здесь была Виви», – пришпилена записка. Вот, значит, как все будет. Виви со мной попрощается. Я с ней – нет. Я мог бы и раньше догадаться.
Милый Джонас.
Я солгала. Слово «прощай» я ненавижу даже больше, чем слова «сопли» или, скажем, «опухоль». Не могу это произнести, глядя на твою славную мордашку; не могу и все тут. Расцелуй за меня всех своих, ладно? Я с каждым днем вас, всех семерых, все больше люблю. Но главным образом я люблю тебя, Джонас. Главным, безумным, чудесным образом. Только не говори Исааку. Его такое признание уничтожит.
Может, в следующей жизни я стану волной, а ты – утесом, и наши годы будут протекать в противостоянии. Ты будешь до ужаса упрямый и неподатливый, а я буду то набрасываться на тебя всей мощью, то подкрадываться медленно-медленно, облизывать тебе бока. Похоже на нас, правда?