Я подошла к окну той комнаты, где спала старуха, тихонько постучала по стеклу, молясь, чтобы там не оказалась настороже и сама Мэри Мэй.
Мать тут же появилась у окна, слегка меня напугав: яркая белая рубашка, седые волосы, прозрачная кожа – при таком освещении она казалась не ангелом, скорее эльфом. Я приложила палец к губам, кивнула в сторону двери, и она тихо двинулась туда. Открыла мне дверь, я вошла, оставив дверь приотворенной для Кэррика, пошла вслед за старой женщиной в ее спальню. В доме было очень тихо, я шла на цыпочках, но Кэррик крупнее и на нем тяжелые ботинки, шагал он неуклюже, и у меня сердце готово было разорваться от страха всякий раз, как он на что-то натыкался или под ним скрипела половица. Аромат выпечки смешивался в этом доме с каком-то густым, застоявшимся запахом. По ту сторону узкого коридора – спальня Мэри Кэй, дверь распахнута, должно быть, и во сне караулит мать. Я вошла вслед за старухой в ее спальню и тихонько прикрыла дверь.
– Сядь, сядь, – попросила она, протягивая руку.
Я опустилась на стул рядом с ней. Женщина сидела на кровати, подоткнув под спину подушки.
– Я готова, я жду его. – Она храбро задрала подбородок.
Я замерла, не зная, как на это ответить. Хоть бы Кэррик нашел шар прежде, чем мы слишком далеко зайдем.
– Ты знаешь, что ищет Мэри? – спросила она.
Я кивнула.
– Можешь найти это?
– Постараюсь.
– И тогда все уладится?
Я кивнула.
– Я всего лишь хочу увидеть еще раз детей, – продолжала она со слезами на глазах, голосок снова стал детским. – Она забрала их у меня.
Я взяла ее за руку, пытаясь утешить.
– Она всегда была немного … странной. В детстве, бывало, если что-то захочет, то сильно, слишком сильно. И так же она любила Генри – слишком сильно … до одержимости. А Генри полюбил ее младшую сестру Элис, и этого Мэри стерпеть не могла. Отомстила всем родным, кто скрывал это от нее. Уничтожила нашу семью. – Слезы капали, боль, даже спустя столько лет, оставалась непереносимой. – Но ведь я все-таки ее мать. И я прошу Бога пожалеть ее, – продолжала она, заклиная меня взглядом. – Она причинила очень много боли, но потому, что ей самой больно, – все время.
Я протянула ей бумажный платок, и старуха утерла глаза.
Собралась, приготовилась:
– Мне не страшно. Это, наверное, значит, что я готова.
Послышался стук в окно, мы с ней обе так и подскочили. Я подумала, все кончено, Мэри Мэй вызвала стражей. Они окружили дом, над крышей завис вертолет, включил прожектор. Будут снимать – арест Заклейменной в прямом эфире. Я дернула занавеску, но увидела Кэррика – он радостно потрясал стеклянным шаром.