– Но ты же меня не сжег, – напомнила я ему. – Вот она я.
– Но я не знал, целый день не знал. Не был уверен … Мне все виделось, как я поджигаю костер, а ты там. По ночам мне здесь слышались твои крики. – Он все крепче прижимал меня к себе.
– Дедушка, я здесь. Ты меня не сжег. – Понизив голос, чтобы стражи не слышали, я добавила: – Ты меня спас. Не забывай. Если бы не ты, мне бы не удалось бежать.
Он поцеловал меня в макушку, и я почувствовала, как он дрожит.
– Расскажи мне, что происходит, – попросила я, пытаясь вернуть его к реальности. – Почему тебя держат здесь? Они не имеют права просто так держать тебя.
– А! – устало отмахнулся он. – Каждый день у них новое дело, которое нужно изучить.
– Хватит! – прервал нас страж. – Свидание окончено.
Дед повиновался сразу же. Он был здесь уже четвертый день и знал, что сопротивляться бесполезно.
Я все же попыталась спорить:
– Я должна поговорить с дедом! – Но кто меня слушал.
Деда схватили и отвели в другую камеру, рядом с Рафаэлем, от моей – по диагонали. И хотя он, как мне показалось, утратил боевой дух – никогда прежде такого с дедом не было, – выглядел он неплохо. Здоровый, хорошо выбрит. Здесь ведь все налажено. О нем хорошо заботились. Только на волю не выпускали. Он слишком долго оставался наедине со своими мыслями, и дух его был сломлен. Это надрывало мне сердце.
Наконец я заглянула в соседнюю камеру, с внезапным, романтическим и даже идиотским желанием увидеть там любимого человека. Глупо, конечно, желать, чтобы Кэррик оказался рядом со мной – в неволе. Нет, пусть остается там, в реальном мире, на свободе – относительной свободе. Но здесь мы впервые с ним встретились, и, пока я была в этой камере, он был в соседней.
Я заморгала. Глаза конечно же меня обманывают. Показывают вместо реальности мечту. Но нет, видение не исчезло.
Кэррик стоял за стеклянной перегородкой и смотрел на меня.
Под правым глазом синяк. Я замерла, не в силах поверить. Воображение разыгралось или Кэррик действительно здесь?
– Прости, – прочла я движения его губ. Он тоже сдался?
– Твоего парня взяли нынче утром. Все, как встарь, да? – Стражи, смеялись, заперли дверь моей камеры.
Я бросилась к перегородке, распластала по ней ладонь.
Снова там, с чего начинали. Но теперь нам этого мало. Теперь я знаю звук его голоса, помню его прикосновения. В тот раз стеклянная перегородка помогла нам обрести друг друга – теперь она разделяет нас.
Я верила, что он в безопасности. Мой план не сработал.
И что толку лягать ногой стекло и кричать от гнева?
63
Недолго я оставалась в камере одна. Явились четверо: судья Креван, судья Санчес, судья Джексон и человек в белом мятом костюме из льна с седой козлиной бородкой, здорово обгоревший на солнце. Судьи были в красных плащах, герб Трибунала на груди. «Ревнители идеала» почтили меня своим визитом – в полном составе.