Креван подполз с другой стороны, наклонился над сыном, осыпал его лицо поцелуями. Так мы оба и скорчились над Артом, плакали оба.
– Он будет жить? – рыдал судья. – Скажите мне, что он поправится. Я не могу его потерять. Он один у меня остался.
Веки Арта дрогнули и вновь сомкнулись.
– Кто это сделал? – гневно спросил меня Креван.
– Она! – Я не удержалась от соблазна.
Креван обернулся. Мэри Мэй стояла на коленях, словно моля о прощении, ее окружили трое Заклейменных братьев, судя по их виду – готовые в любой момент зарыть сестрицу с головой в землю. От былой Мэри осталась только оболочка, дух покинул ее, привычная жизнь распадалась.
– Судья Креван, судья! – простонала она. – Это был … Я не хотела … Я пыталась … Нужно было … Это Селестина! – выпалила она, ненависть ко мне придала ей сил. – Эта девчонка. Я должна была поймать эту девчонку – для вас.
– Я приказал следить за ней, а не стрелять в нее! – заорал судья. – Направить ее на путь истинный, а не превращаться в убийцу!
– Простите меня, умоляю! Эта работа для меня все. Это моя жизнь. Я всегда во всем слушалась вас и всегда буду.
– Нет, он тебя не простит, – заметил один из братьев. – Ты подвела его. Все кончено.
– Трибунала больше нет! – крикнул ей Креван. – Оглянитесь по сторонам.
И она словно сделалась меньше ростом, осела.
Я крепко держала Арта, он балансировал на грани сознания, веки вздрагивали, он кашлял и стонал.
– Селестина! – снова позвал меня Кэррик. Его голос охрип от крика.
Я подняла глаза и увидела его у двери замка, замка, из которого мы вырвались вместе. Рядом с ним на земле – Роган. Мы встретились взглядами. В глазах Кэррика – печаль, растерянность, надежда. Эти зеленые глаза вопрошали.
А потом захлопнулась дверца «скорой», прервала наш безмолвный разговор, помешав мне ответить – и тем лучше, ведь в ту минуту я не была готова.
80
Я сидела подле больничной койки Арта, окруженная непроницаемой тишиной. Какой контраст с бурными часами до того и поездкой на «скорой».
Арт стабилен. К счастью, пуля не задела внутренности – ни кишечник, ни печень, – не повредила крупные сосуды. Он поправится. Во всяком случае, физически. А как пуля в живот подействует на его и без того раненую душу – это нам еще предстоит узнать.
Веки отяжелели, у меня как будто наконец наступила в жизни пауза. Три недели подряд я вела себя так, словно стоит остановиться – и я уже ничего не смогу, и вот жизнь осадила меня: стой, Селестина, довольно. Мне и самой не хочется никуда больше спешить. Здесь я на своем месте.
У меня на коже шрамы, у Арта – рана от пули. Наши шрамы и другие изъяны рассказывают свою историю. Мои шрамы придают мне сил, напоминают, как я справляюсь с самой трудной порой своей жизни. Арту его шрам будет напоминать о том, как он защитил меня, как поступил правильно, помог Заклейменной. Он искупил свои ошибки и этим помог мне больше, чем сам понимает: он вернул смысл и моим поступкам тоже. Каждый день мы видим свои тела, мы навсегда останемся в этой коже – мы никогда не забудем.