Тишин нарочито вызывал собеседника на откровенность, запоминал все его высказывания.
— Для чего ты такие слова говоришь, — якобы увещевал Тишин князя, — лучше бы тебе за ее императорское величество и за всю императорскую фамилию Бога молить.
— А что, донести хочешь? — высказал догадку князь, но тут же добавил: — Где тебе доносить, ты ныне уже стал сибиряк. Впрочем, — вслух размышлял Иван, — хотя и доносить станешь, то тебе же голову отсекут.
Подьячий возразил: не он напишет донос, а майор Петров.
Тишин действительно настрочил донос Петрову, но тот оставил его без последствий, и тогда подьячий обратился с «изветом» к сибирскому губернатору, в котором перечислил фамилии преступников: Ивана Долгорукого и двоих его младших братьев, Николая и Александра, воеводу Добровского, майора Петрова и др. Начался новый этап в жизни Долгоруких — донос Тишина дал повод к возбуждению нового дела против них и лиц, упомянутых доносчиком.
В мае 1738 года в Березов был отправлен то ли дальний родственник, то ли однофамилец безжалостного руководителя Тайной розыскных дел канцелярии А. И. Ушакова, капитан сибирского гарнизона Ушаков с тайным поручением прикинуться якобы присланным императрицей курьером с целью облегчить жизнь ссыльных. Коварный и вкрадчивый капитан без труда втерся в доверие семьи Долгоруких, был частым ее гостем, установил приятельские отношения со всеми начальствующими в Березове лицами, выведал у них все, что нужно, и отбыл в Тобольск. После его отъезда князь Иван был взят под стражу, содержался в тесной землянке до конца августа, а затем тайно вместе с другими обвиняемыми был вывезен в Тобольск, где был подвергнут несколько раз пытке[225].
Пока Иван Алексеевич содержался в Березове, Наталья Борисовна выплакала у майора Петрова разрешение тайно видеться с супругом и через небольшое оконце передавать ему пищу. Здесь мы опять возвратимся к «Запискам» Н. Б. Долгорукой. Они составлялись Натальей Борисовной в 1767 году, то есть почти три десятилетия спустя после трагической гибели супруга и его родственников. Она не могла не знать или на худой конец не могла не догадываться о роли супруга в событиях, закончившихся его казнью. Но Наталья Борисовна пронесла беспредельную любовь к супругу через всю жизнь (1714–1771): в «Записках» читатель не обнаружит ни единого слова осуждения князя Ивана, ни единого упрека в его адрес, рано оставившего ее вдовой. Обратимся еще раз к «Запискам», в которых она, оставшись с семилетним сыном Михаилом, образно описывает свои переживания после исчезновения супруга: «Я кричала, билась, волосы на себе драла, кто ни попадет встречу, всем валяюсь в ногах, прошу со слезами: помилуйте, когда вы християне, дайте только взглянуть на него и проститься! Не было милосердного человека, не словом меня кто утешил, а только взяли меня и посадили в темнице и часового, примкнувши штык, приставили».