Флориан грустно улыбнулся и ушел.
Я смотрела ему вслед, пока его высокая фигура не скрылась в толпе Старого Монреаля, и говорила себе, что я за него не тревожусь, отнюдь…
– Это потому что ты видишь все в розовом цвете, – заметил Никола. Я возразила, но лишь для проформы, ибо это была правда: я видела все в розовом цвете. Меня ослепляла любовь, которая теперь, когда я ее осознала, казалась мне такой простой и очевидной, что в голове не укладывалось: как могло быть иначе?!. Порой я чувствовала себя человеком, успевшим перебежать мост за минуту до того, как он рухнул. Я сама, по собственной глупости, сделала все, чтобы пройти мимо этих отношений и этого мужчины, но теперь он был со мной, в моих объятиях, он отказался от поездки в Лондон (которую с легким сердцем отложил до осени и в которой я, с еще более легким сердцем, собиралась его сопровождать) и сумел простить мне мои метания и слепоту прошедших месяцев, принять меня такой, какая я есть, и таким, какой он есть, – мне открыться.
Мы без устали повторяли в пароксизмах любви, которые в глазах всех других людей были, надо думать, невыносимы, что «мы нашли друг друга». И я не переставала изумляться нашему несказанному везению: ведь мы могли разойтись как в море корабли, но мы нашли друг друга. Мы были там, где должно, точно в нужном месте, в объятиях друг друга, под солнцем, медленно садившимся в одно из озер в Восточных кантонах.
– Катманду, – мечтательно повторила моя мать и положила свою пухлую ручку на запястье Максима.
– У меня полно фотографий, – сказал Максим, уткнувшись носом в мою шею. – Я покажу вам, если хотите.
– Говори мне «ты», – попросила мать.
Я посмотрела на нее, прищурившись: уж не клеит ли она моего парня? Если он еще скажет ей, что читал «Пророка», подумалось мне, с нее станется запрыгнуть на него прямо здесь, на террасе своего бывшего мужа, который как раз направлялся к нам с бутылкой виски в одной руке и крошечными фрикадельками в другой, где должен был бы, по идее, быть сочный стейк.
– Вот, – сказал он, плеснув в стакан Максима примерно пол-литра виски. Потом он опасно развернулся, высматривая Никола, заметил его в конце причала и крикнул что-то не вполне внятное, высоко подняв бутылку. Никола, обрадовавшись, сказал несколько слов подруге и сыну, бултыхавшимся в чистой воде озера, и побежал к нам, протягивая отцу стакан, точно церковную кружку.
В эту минуту за шале раздался отчаянный визг автомобильных шин. Мы все втянули головы в плечи, ожидая, что за ним последует оглушительное: «Бум!», но услышали только хлопок дверцы машины, а потом пронзительные крики, не оставлявшие никаких сомнений, что приехала Катрин.