– Извини, – сказала она, сразу переходя на «ты». – Как это произносится?
– Это… вы сказали почти правильно. Крейган.
– Английская?
– Ирландская.
– О! Говорят, в Ирландии очень красиво! Ты оттуда?
– Мой дед…
Она вытаращила свои большие прекрасные глаза, карие с золотым отливом:
– Твой дед…
Что же, мы так и будем обмениваться банальностями в ее приемной? Может быть, еще полистаем «Лулу» за сентябрь 2009 года? Какая-то часть меня от души этого желала…
– Извини, – повторила она. – Я Жюли, – и протянула мне руку с пятью белыми квадратными кончиками накладных ногтей.
– Женевьева, – ответила я, спрашивая себя, заметно ли мое изумление и не обидит ли оно ее.
– Проходи, садись. – Жюли пригласила меня в маленький кабинетик, окутав широкой улыбкой, такой лучезарной, что нельзя было не улыбнуться в ответ. – Ничего, если мы будем на «ты»?
Могла ли я ответить что-то, кроме «да»? Вряд ли. Я устроилась в широком удобном кресле, она села напротив. У нее были огромные груди, явно фальшивые, что подчеркивала очень тонкая талия. Мне так не терпелось обсудить с Никола внешний вид Жюли Вейе, что я почти забыла стесняться.
– Ну-с, – сказала Жюли, протягивая мне картонную папочку с отпечатанным листком. – Заполни-ка это, тут основная информация, твои координаты и прочее, и мы начнем…
Может быть, еще есть время сбежать? В комнате было только одно большое окно, и выходило оно, кажется, в маленький дворик.
– Вы… ты живешь здесь? – спросила я.
– Нет. Я живу на Рив-Сюд. Здесь только кабинет.
Мне хотелось задать ей еще вопросы, о ее доме, о розовом свитере, который был на ней, о дизайне этого миленького кабинета… мне хотелось просто поговорить. О чем угодно, только не о себе.
– Так. Объясни, что тебя ко мне привело, – сказала Жюли, когда я подала ей должным образом заполненный листок.
– Я…
С чего же начать? Я целыми днями бормочу в подушку в доме моих друзей? Меня больше не могут выносить даже мои коты? Человек, которого я люблю, ушел от меня?
– Мой любимый меня бросил, – сказала я.
Жюли скорбно поджала губы. Она так и лучилась сопереживанием. Но молчала. Стало быть, говорить должна я? Подсознательно я желала, чтобы Жюли Вейе, с ее внешностью бывшей богемы, сделала всю работу за меня. Чтобы она начала говорить в ту минуту, когда я села перед ней, и объяснила бы за шестьдесят минут по хронометражу, что надо делать, чтобы мне стало лучше. Но этого явно – что логично – произойти не могло.
– Мой любимый меня бросил, – повторила я, – и это дало выход всему… всему дерьму, что у меня внутри.
Вау, подумала я. Бра-во, чем-пи-он-ка. Но Жюли снова широко улыбнулась мне: