— Вы где-нибудь работаете? — спросила его вдруг Мария.
Насупился, махнул рукой.
— Предпочитаю дома сидеть. Когда-то я хорошо зарабатывал и, будучи любителем живописи, покупал картины. Постепенно составилась неплохая коллекция. Теперь приходится ее разорять, отрывая каждый раз кусок от сердца. — Вздохнул. — Хлеб насущный всем есть нужно…
— Но ведь можно было как-то устроиться.
— Это не для меня, — ответил серьезно. — Я инженер, как говорят, путный. — И бросив на Марию внимательный взгляд, добавил: — Мне размениваться на мелочи вроде бы неприлично.
“Так вот ты какой!” — обрадовалась Мария, а сама зевнула, как бы давая понять, что хочет спать. Модест сразу же встал со своего места.
— Разрешите завтра заглянуть? Если, конечно, я не обременяю вас своим присутствием? — Пан Модест поставил вопрос так, что трудно было отказать. И ключ он опять “забыл” возвратить…
Обо всем этом Сливинский коротко рассказал Харнаку. Гауптштурмфюрер лениво потягивал коньяк, наблюдая за паном Модестом из-под полуопущенных ресниц.
— Да, вам придется поморочить себе голову, — резюмировал. — Только запомните: тянуть нельзя. Вчера в городе опять появились большевистские листовки.
— Не беспокойтесь, мы вытянем из нее все, что она знает и чего не знает. За успех! — поднял рюмку Модест Сливинский.
Ганс Кремер любил свой дом. У каждого по-разному проявляется эта любовь: один любит собирать книги и уставляет ими все стены; другой ежедневно натирает пол до зеркального блеска; третий без конца переставляет мебель; четвертый не ходит в пивную, а сидит с кружкой дома в кругу семьи. Ганс Кремер любил украшать свой дом коврами. Все комнаты его двухэтажного особняка были увешаны и устланы коврами — персидскими, бухарскими, кавказскими, китайскими… Места не хватило, и ковры украсили коридоры. Даже на балконе лежала какая-то вычурно-фантастическая циновка.
— Думаю, у меня одна из лучших в Германии коллекция ковров, — похвастал ювелир, когда они со Шпехтом зашли в роскошно обставленную гостиную. — Кстати говоря, если попадется что-нибудь оригинальное, имейте в виду.
Кремер заглянул в холл.
— Лотта! — позвал. — Вечно эта девчонка куда-то исчезает.
Петро посмотрел на старика и подумал, что “девчонке”, вероятно, за сорок. Старик успел предупредить, что она осталась вдовой, и ему рисовалась жирная, с мясистым лицом и тяжелой походкой немка. Тем приятнее он был удивлен, когда увидел в дверях гостиной миниатюрную женщину, коротко подстриженную под мальчика, с мелкими, но правильными чертами лица и яркими пухленькими губками.