Вышел священник в лиловом, расшитом золотом облачении, прочел молитву. Потом Елена августа кивнула и взялась за золотые вильца.
Где-то рядом запели. Эльга оглянулась, но никаких певцов не увидела. Пение доносилось из-за шитых шелковых занавесей между столпами цветного мармароса, отделявших боковые части триклиния. Пели, будто в церкви: так же слаженно, нежно и красиво.
– Кто это поет? – спросила она у патрикии, сидевшей справа: кажется, ее звали Павлина.
– Апостолиты.
– Кто это?
– Певчие храма Апостолов. Твоя светлость ведь бывала на церковной службе?
– Да, бывала. А почему они поют здесь – ведь тут не храм?
– Они поют василикии. Это славословия в честь августейших особ.
Слуги стали подносить Эльге блюда: предлагали сначала ей, потом двум ее сотрапезницам. На блюдах лежала все какая-то зелень: зеленые листья, кольца свежего лука, шарики овечьего мягкого сыра, все это полито оливковым маслом, посыпано резаными травами, черным перцем и окружено золотыми ломтиками лимона. Если Эльга кивала в знак одобрения, прислужник большими серебряными вильцами перекладывал часть снеди на блюдо перед Эльгой, потом брал кусочек лимона, выдавливал сок на зеленые листья и кланялся: кушайте, госпожа архонтисса.
Что такое лимоны, она уже знала: в палатион Маманта их не раз привозили среди прочего овоща, все русы по очереди смеялись друг над другом, когда чуть ли не каждый пытался откусить от этого золотого плода, столь соблазнительного на вид, а потом выпучивал глаза, принимался рыдать и плеваться от кислятины и полоскал рот водой с медом. Однако, если немного побрызгать его соком на зелень, то она получалась лишь приятно кисловатой и хорошо сочеталась с сыром.
Слуги подносили все новые блюда: запеченный овечий сыр, перемешанный с травами, обсыпанный жареными орехами и облитый оливковым маслом в смеси с давленым чесноком и лимонным соком. Тончайшие ломтики соленой и копченой рыбы, красной и белой, среди зеленых листьев, оливок и порезанных ягод сики. Креветки, тушенные с чесноком и еще какой-то остро пахнущей приправой, разложенные среди половинок вареных перепелиных яиц и жареных орехов. Прислужники подавали Эльге одно блюдо за другим, но Эльга благоразумно пробовала от каждого лишь понемногу: от обилия непривычных запахов ей уже сжимало горло. А может, от того, что она сегодня утром почти не ела от волнения, и теперь голод заявил о себе. Смело она клала в рот лишь то, что узнавала: яйца, сыр, хлеб.
Потом все эти блюда убрали, и появилась новая вереница слуг. Оказалось, что настоящий обед начинается лишь сейчас.