В китоне Мистина сгрузил ее на лежанку, опустился на колени рядом и припал лбом к ее руке, будто сам не мог подняться.
– Вы на обеде о чем-то говорили с Костин…тином? – пробормотала Эльга; у нее уже не осталось сил, но этот предмет очень ее занимал.
Мистина кивнул, но обронил только:
– Силен царь винище жрать…
– Иди спать! – Эльга слегка толкнула его голову, побуждая встать. – И всем скажи: пусть ложатся, мне больше ничего не нужно…
* * *
Наконец служанки раздели княгиню, накрыли легким покрывалом, поставили рядом кубок мурсы, как и всякую ночь. И в осенний месяц септембриос вечера оставались почти такими же жаркими и душными, как летом. Однако, несмотря на усталость, спалось Эльге немногим лучше, чем в первую ночь по прибытии сюда. Взбудораженный ум не давал покоя усталому телу: перед глазами блестел гладкий камень стен и столпов, пестрели мозаики полов и сводов. Золотыми облаками проплывали блюда… Порой она проваливалась в сон, потом внезапно просыпалась и обнаруживала, что и во сне продолжала ходить по мраморным полам и спорить с Константином. В голове неотступно крутились обрывки разговоров. Эльга заново пыталась все обдумать и понять: допустила ли она где промах? Неудивительно, что ей не дали ответов сразу: такие дела решать – не блох ловить. Но можно ли надеяться на успех в будущем, когда царевы мужи все обсудят? Пока было не похоже: все ее просьбы и пожелания встретили не слишком любезный прием.
Вот она опять проснулась в темноте, среди спящих женщин, с чувством усталости от сна, не приносящего отдыха. В лунном свете тускло мерцала на ларе поднесенная василевсом золотая чаша. Уже наступила настоящая темная ночь, но Эльге захотелось на воздух. Она встала, накинула на сорочку покрывало из тонкой шерсти – мафорий. Преподнес его Савва Торгер. Синее, как вечернее небо, большое покрывало было украшено по краям греческим узором, вышитым золотой нитью; от него исходил тонкий дух благовоний из лавок на Месе, где его купили.
Она поднялась на «верхнюю крышу» и остановилась у выхода с лестницы, глубоко вдыхая воздух с ароматами сада. Одуряюще пахло жасмином: после захода солнца этот запах усиливался и наполнял собой темноту.
На галерее, озаренной косыми лучами луны, раздавались возбужденные мужские голоса. Судя по ним, на ее любимой скамье и вокруг расположились Мистина, Острогляд, Улеб, Стейнкиль. Еще кто-то прислонился к столпу ограждения, кто-то полулежал у ног ближайших изваяний. На полу горел светильник, озаряя расставленные прямо на мраморных плитах кувшины с вином и разнородные кубки.