В ту ночь они с Мистиной оба были одеты в белую «печаль» и оба покрылись кровью с ног до головы. Вода всех морей и океанов не сможет смыть память о ней.
– Я не люблю тебя так же, как в тот день, когда ты на плече унес меня из леса, где осталась та старуха в личине… – зашептала она, пытаясь восстановить в памяти свои тогдашние чувства. – Когда распускал обо мне в Киеве дурацкие слухи, будто я в дороге под тобой побывала. Когда взял в жены мою сестру, беременную от моего будущего мужа. Когда вы с твоим отцом сделали нас с Ингваром князьями… Когда уберег от смерти безвременной моего брата Хельги Красного и остался верен Ингвару… а я знаю, что Хельги тебе предлагал! Как когда ты пытался раздобыть у смолян для Ингвара другую княгиню… И когда потом пошел со мной на Ингваров курган… Сам скажи: за все это мне надо тебя любить или как?
– Но все это осталось как было? Ты не собираешься простить мне все зло и оросить слезами христианской любви? Заодно с Маломиром и Хельги?
– А ты бы этого не хотел?
– Я не хочу, – Мистина прижал ее к себе и склонился к уху, – быть любимым потому, что так велел бог.
Эльга подумала и покачала головой. Каковы бы ни были ее чувства к мужу сестры, ее соратнику и сопернику все эти двадцать лет, Бог ничего ей на этот счет не подсказывал.
Но хотя Эльге нравилось тепло его объятий, насыщавшее пустоту усталости, она высвободилась и шагнула к концу лестницы. Что-то в ней менялось, и она сама еще не поняла, какой станет, к чему ведет этот путь. Ее и тянуло назад к прежнему, хотелось сохранить все то хорошее, что она имела раньше, но где-то в вышине ее ждали приотворенные ворота, и она понимала, что должна идти. Сейчас даже сама она не ведала своего сердца.
* * *
В переходе между опочивальнями они наткнулись на Уту – тоже в мафории поверх сорочки и даже без волосника на растрепанных косах.
– Ты чего гуляешь, мать? – окликнул жену Мистина.
– И тебе не спится? – удивилась Эльга.
– Да мне бы и спалось! Живлянку с вечера, – Ута подавила зевок, – полночи выворачивало.
Ута вырастила четверых детей своего первого мужа и до сих пор, хотя у них давно имелись свои семьи, не могла перестать заботиться о них.
– И эта гадов морских налопалась? – усмехнулась Эльга.
– Перепила?
– Если бы. – Ута склонилась к сестре и прошептала на ухо: – Понесла она. С тех пор еще, как приехали сюда.
– Матушка Ма… Феотоке Парфэнэ![30] – Эльга всплеснула руками.
Мистина насмешливо присвистнул.
Захваченная переговорами и мыслями о судьбах держав, Эльга совсем упустила из виду, что другие-то люди и в этом волшебном царстве продолжают жить обычной жизнью. Мельком вспомнился муж Живляны, Одульв, – это он сидел на ограждении и едва не грохнулся вниз.