– А что про пошлины хорошего скажешь? – осведомился Краян Смолянин.
– И чтобы побольше паволок вывозить дозволили, не заходило у вас разговору? – добавил Негован из Переяславля.
– Возможно, – Каллиник значительно поднял палец, искусно подчеркивая голосом промежуточный смысл этого слова, содержащего и необязательность, и допустимость, – возможно, те, кто поддержит предложенный уговор, будет освобожден от пошлин и получит право закупать крашеных шелков не на пятьдесят, а на сто номисм.
Эльга бросила взгляд на Мистину; он тоже при этом посмотрел на нее, и в мыслях ее прозвучало: «Двадцать две тысячи номисм в год!»
– Невыгодно с вами дружить, – Эльга с сожалением посмотрела на посланцев Константина, – друзьям вы крохи со стола бросаете, а врагов золотом осыпаете. Но дело не в этом. Я не продаю ноги от живой коровы и не покупаю шею от лошади без самой лошади. Будет так: мы заключаем союз с василевсом, в котором мы обеспечиваем безопасность его северных фем и поставляем воинов. Для начала тысячу, а дальше по мере вашей надобности и нашей возможности. Пропускаем и защищаем ваших василиков, что будут искать нужных людей по всем нашим землям – до моря Варяжского. Взамен же василевс обеспечивает нашим землям неприкосновенность от печенегов и вручает залог – тот, о котором он знает, ибо слышал от меня лично. Только тогда мы сможем дать согласие сражаться на его войне, которая нужна ему, а не на своей, которая принесет выгоду нам. О войне же с каганатом, для чего нам требуется содействие аланов, мы сможем поговорить позже.
– Мы могли бы дать людей, – сказал Хранислав. – Нам печенегов бояться не приходится.
– И мы могли бы, пожалуй, – поддержал его Краян.
– Мы без уговора насчет печенегов ни отрока не дадим, – отрезал Претибор Черниговец, для которого угроза от кочевников была не пустым звуком.
– Пусть ваши люди приедут через несколько дней, и мы дадим окончательный ответ: кто из русских архонтов поддержит предложенный договор! – поспешно сказал Мистина, видя по лицам послов, что горячий спор может разгореться прямо сейчас, на глазах у греков.
Эльга бросила на него благодарный взгляд и встала, давая понять, что прием окончен.
* * *
Оставив послов спорить в триклинии – брать у греков деньги на церковь или не брать, – Эльга пошла на «верхнюю крышу». «Если Константин, имея пять взрослых дочерей, ни одну не пожелает нам отдать, – думала она по пути, – то все эти разговоры про духовный союз лысой белки не стоят. Тысячи лет ведется: вступая с кем-то в брачные связи, мы признаем другую сторону такими же людьми. Как в те поры, когда роды раз в год, на Купалии, выходили из своих лесов к реке, как к меже, там обменивались невестами и вновь расходились. И «тот свет» каждый видел на той стороне. Бывает, отдают невесту и тем, кого за людей не считают… будто в лес к медведям… но только по очень большой нужде. А такой край у греков не пришел: все эти двадцать лет они сарацинов теснят, хоть и не без провалов. Если невесту не дадут, значит, им все равно: живы мы там у себя «на крайних северных пределах», нет ли… И пока не станут с нами одной семьей не только духовно, но и телесно, верить им нельзя».