– А у нас уже снопы возят… – вздыхали послы.
– Первый желтый лист полетел… Глядишь, умиляешься: будто березки плачут, с теплом прощаясь.
– Журавли летят, курлычут…
– И гуси клиньями – смотришь и мнится, будто сими клиньями и тебе боги путь кажут в дальние края…
– Эк без леса-то жить тоскливо! – воскликнул Зорислав, посол князя Видяты из Шелонь-городца. – Тут одни скалы, да кусты, да пустыри – тьфу! Не деревья, а срам один. Верите, всяку ночь мне бор сосновый снится…
По лицам послов было видно: они не только верят, но и сами скучают по родным лесам, даже если и не все осознают это.
– Грибы пошли… – вздохнул Лютегость плесковский.
– Лютеша, кончай грибы собирать и послушай, что я тут говорю, – призвал к вниманию хмурый Мистина. – Мы уже в дальних краях, дальше всяких журавлей, и приехали сюда не варежки разевать, а дело делать. Нам предлагают заключать союз не с греками, а с печенегами. А греки обещают всего лишь поспособствовать. Но если печенеги дадут нам заложников, а потом обманут и нападут, то грекам будет горя мало. Их дело – сторона.
– А главное, выйдет, что мы, русь, – ровня с печенегами, – добавила Эльга. – С кочевниками, кого василевс своими духовными детьми не зовет, поскольку среди них христиан не водится. Он нас не просто ниже себя ставит – а равняет с теми, кто ниже нас.
– Но у Ингоря ведь был уговор с печенегами насчет прохождения через пороги, – напомнил Претибор черниговский, – и у Святослава есть.
– То мы заключали ради своей пользы, – возразил Одульв. – А то будет ради греческой.
– Воины нужны грекам, – Эльга кивнула сыну старого посла и воеводы Ивора, – а чтобы мы их дали, своих заложников должны прислать печенеги.
– Они-то пойдут на это? – усомнился Претибор, не раз имевший с печенегами дело. – Им-то какая выгода?
– Подарки царские.
– А что, если подарки возьмут да обманут?
– Только так соглашайся, – сказал Краян, посол от смолянского князя, – если заложников нам дадут сами греки. А коли им нужды нет, обманут ли печенеги и живы ли те заложники – какой тут уговор?
Еще десять лет назад Краян был всего лишь главой рода Озеричей, проживавшего близ смолянских волоков. Сам, вместе с сыновьями, обрабатывал поля и дальше городца Свинческа не бывал – незачем. Но вот в Смолянскую землю пришел киевский князь Ингвар, в то же время сын Краяна, Равдан, женился на старшей дочери князя Сверкера; теперь он был воеводой и приходился свояком Прияне, княгине киевской. Из обычного старейшины, каких тысячи по всем славянским землям, Краян превратился в нарочитого мужа всей державы Русской и теперь вот, сидя в палатионе Греческого царства, уверенно рассуждал о греках и печенегах, о которых первые сорок пять лет своей жизни думал меньше, чем о звездах на небе.