Когда вдали показались стены Карши, нашли укромное место и остановились на привал. Есть было нечего, кроме таких же гадских улиток. Виноград еще не поспел, зато по пути мимо садов нахватали слив и яблок. Обходились этим, приправляя йотуновой матерью.
Дождавшись ночи, двинулись вперед и обошли Каршу. Дальше до самого моря расстилалась пустынная местность, где на сухой солончаковой почве почти ничего не росло. Ее миновали за ночь и к рассвету наконец выбрались на берег Самакуша.
Казалось, пешего пути дальше нет. Во все стороны на пологом берегу тянулись полосы желтого песка, поросшие жесткой травой. Сновали шустрые серые ящерицы; оголодавшие на сливах и яблоках гриди смотрели на них нехорошими глазами. Измученные жарой, нашли укрытую от глаз бухточку, искупались в теплых зеленовато-серых волнах, кое-кто даже прополоскал пропотевшие рубахи и разложил на раскаленных камнях сохнуть.
– А-а! – дико заорал вдруг Градимир, указывая пальцем на прибрежные камни. – Живем!
Все обернулись, но ничего примечательного не обнаружили.
– Ты чё, сдурел? – одернул его Святослав.
– Что ты там увидел?
Гриди таращились в море и не видели никаких причин для радости.
– Чащоба вы дурная! Это ж мидья!
– Чего?
– Того! Едят вот это! – Градимир еще раз ткнул пальцем в сторону камней, усеянных чем-то вроде черных камешков с острым краем. – Греки только так наворачивают! Правда, Радольв?
Он огляделся, по привычке надеясь обнаружить рядом своего друга Радольва, который ездил с ним вместе в Царьград, но вздохнул и махнул рукой.
Радольв оставался на стоянке с Улебом, и что с ним теперь – только боги знают.
– Собирай, будем печь! – уже спокойнее пояснил Градимир. – С мидьей с голоду не помрем.
– Это что, камни? – не понял Икмоша. – Я тебе что, тролль, что ли, камни жрать?
– Не хочешь – не жри, нам больше достанется.
Это оказались не камни, а что-то вроде улиток, только жили они в тонкой роговой коробочке из двух половинок, черных и шершавых снаружи и серовато-белых, гладких изнутри. В огромном количестве мидья лепилась к камням в воде; их оставалось только отодрать оттуда и запечь в костре. От жара створки сами открывались, и внутри обнаруживался желтоватый комочек, похожий на мягкий орех, из-за чего парни нарекли мидью «морским орехом». По вкусу оказалось ни рыба ни мясо, однако съедобно. Парни даже повеселели; Градимир принялся опять рассказывать, как их угощали мидьёй с приправой из укроп-травы и лимонного сока, на золотом блюде с самоцветами, за столом у василевса, но Святослав вскоре велел ему заткнуться. Сидя на песке и выковыривая присыпанную пеплом мидью из воняющей морем раковины, невыносимо слушать про запеченных поросят, из которых прехитрые греки умудряются вытаскивать кости, заменять их варенной в меду грушей, а потом опять собирать целого поросенка, будто так и было! Да еще и лопают все это особой золотой рогатинкой.