— Круто! — восхитился Дуст.
— Ага, совсем озверел. Довели, понимаешь, пацана. И никто, главное, его остановить не пытался. Растерялись все. Мэр-распорядитель в последнюю минуту хотел на грузовом лифте вниз слинять. Но там полторы сотни этажей, — застрял, фанера. Электричества-то нет. А Кустанай продолжает бушевать. Поднимается и лупит по этажам.
— Добрался он до этой твари?
— Не успел. А может, и не знал, где эту жабу искать.
— Нас там не было со Скелетоном! Уж мы бы устроили там допросную!
— Да погодите вы! Дальше-то что?
— Да ничего. Снаружи уже армия подрулила — на настоящих дискоболах. И ведь начали по нему садить, бараны! Он еще один диск сбил, ну и расстрелял боезапас. Подобрал базуку охранную, но это ж несерьезно. С этой пукалкой его и загнали на самый верх.
— На крышу?
— Ага… — Тимур даже сглотнул от волнения. А может, это я сам сглотнул. Он же про меня рассказывал! Про мои подвиги и проделки. А я ничегошеньки не знал и не помнил. У меня даже колени дрожали. Видел же — не врет и не шутит…
— И дальше что?
— Дальше его сетями магнитными хотели взять. Уже и над крышей зависли.
— Ну?
— Баранки гну! Кустанай прямо с базукой с крыши и сиганул.
— Это как?
— А вот так. В архивах больше десятка донесений. И снизу, значит, свидетели, и те, кто с дисков по нему фигачил. Короче, как было, так и говорю. — Тимур вновь выдержал театральную паузу. — А теперь прижмите ушки и подотрите сопли. Потому что в деле черным по белому прописано, что Кустанай пытался уйти от дисков по воздуху!
— Чего, чего? Что-то я не догнал.
— Вот и я не сразу догнал. А получается, что классический летун. Левитатор чистой воды!
Ребята гулко загомонили.
— Бегает-то он классно, но чтобы летать…
— Он ведь пробовал двигать коробки, не выходило.
— Так то коробки, а то — себя! Разные вещи. И потом — вспомните, как он Мятыша тащил…
— Да вроде бежал просто.
— Ага, просто… С подскоками да подлетами. Ты бы сам сумел пробежать семь километров, да по кочкам, за такое время? Вон и Хома за ним мчался, как гепард, и другие — все равно отстали.
— Ты, сам-то, Мятыш, помнишь, как вы неслись?
— Да что он может помнить, у него уже и конечностей-то не было…
Народ продолжал бурлить, и только мудрый Скелетон, скрестив на груди руки, оставался невозмутим. Он все, конечно, понял раньше всех. А может, тогда уже стал догадываться, когда ковырялся в моей памяти. И сейчас он смотрел не на Гольяна, а на меня. Точнее на одеяло, за которым я прятался. Можно было не сомневаться, что засек мое появление с первых шагов, но, видимо, решил помалкивать.