— А я и не боюсь, — отвечает Настя.
Ей не страшно. Вот идёт мужчина с сундучком железнодорожника в руках.
«Наверно, со смены идёт. Ну, и пускай себе идёт. Он по своим делам, я по своим. Не все же шпики на свете, хороших людей куда больше».
Под суконным жакетом на груди у Насти прижаты две статьи Ильича для большевистской газеты «Пролетарий».
Отгремели бои на фронтах гражданской войны.
Полным ходом шло у нас мирное строительство, когда в 1923 году вспыхнули революционные бои в Германии. Бастовали рурские шахтёры, в Гамбурге и Берлине рабочие сражались на баррикадах.
Мальчишки и девчонки в красных галстуках, юноши и девушки с комсомольски-ми значками на груди осаждали райкомы комсомола, требовали послать их в Германию на помощь революции.
Ночью Женька проснулся от боли в животе. Пошарил ногой, нащупал мягкую, тёплую шерсть, ухватил за шкирку Керзона и сунул себе под бок. Керзон привык к обязанности обогревать Женькин живот; он перебрал лапками, покорно улёгся и замурлыкал.
Боль затихала. Женька блаженно дремал и готов был опять нырнуть в сон, как вдруг услышал такое, от чего спать сразу расхотелось.
— Правильно! Медлить нельзя, иначе революция погибнет!
Это сказала Зинка.
Женька открыл глаза. На окне двумя неровными коптящими рогами догорала лампа. Над столом склонились две головы: Зинкина и Бориса.
— Тс-с-с! — приложил палец к губам Борис.
Оба взглянули в угол, где на сундуке, рядом с кроватью матери, спал Женька. Свет керосиновой лампы не достигал тёмного угла, и Зина с Борисом опять зашептались.
— В Гамбурге рабочие сражаются с полицией… — доносился голос Бориса. — В Берлине баррикадные бои… В Тюрингии и Саксонии власть Советов… Наши сердца с германским пролетариатом… поможем германской революции.
— Закончить надо приветствием Эрнсту Тельману, — добавила Зина.
— Это само собой!
Женька спихнул Керзона на пол — живот больше не болел, и он понял, что ему медлить тоже нельзя.
— Будет на вас угомон, полуночники? — спросила сонным голосом мать.
— Я пойду, — спохватился Борис. — Сбор в райкоме, поезд подадут к депо.
— А если она не пустит? — Зинка кивнула головой на мать.
«Вот шляпа, — подумал Женька, — такое дело, а она — «мама не пустит».
Ответа он не расслышал.
Борис аккуратно сложил большой лист бумаги и сунул его за картину, где лежали выкройки.
— Не забудь взять, — предупредил он.
Зина кивнула головой.
Противно запахло керосиновой копотью — это сестра задула лампу. На сером фоне окна видно было, как Зина приподнялась на цыпочки и поцеловала Бориса. Женька разочарованно вздохнул: «Эх, Борис, с кем целуется! С Колчаком дрался, от самого Фрунзе револьвер с надписью получил, и такие телячьи нежности».