Ромка переоделся, подвязал рубашку пояском. Кинулся под кровать и вытащил сапоги, по пути сорвал картуз с гвоздя.
— Ромка-а-а! — крикнула мать, распахнув окно. — Ромка-а, вернись!
А он уже исчез, только пыль волновалась над дорогой. Раз взял сапоги, значит, пойдёт на Невский.
Но Ромка и Василь держали путь совсем в другую сторону. Шли они в Волков лес. По дороге завернули к Василю. Выкопали из опилок в сарае пачку красных флажков и банты, разделили их, и каждый засунул свою долю за пазуху.
Около булочной, где работал отец Василя, толпились пекари. По всему переулку вкусно пахло ситными и кислым ржаным хлебом. В день Первого мая пекари постановили не работать, а чтобы народ не остался в праздник без хлеба, выпекли его ночью.
Отец Василя сунул ребятам по баранке и сказал:
— В лесу встретимся.
Приятели свернули на Лиговку. На заборах и стенах всюду белели прокламации, и перед каждой стояли люди.
Ромка и Василь подошли к дому жандармского начальника. Здесь они вчера гоже наклеили листовку. Жандарм, конечно, бастовать не будет, но пусть знает, что рабочий люд не особенно то его боится.
На дверях жандармского дома листовки не было.
— Наверно, когтями скребли, потом святой водой кропили, — прошептал Ромка, — Я на эту листовку клейстеру истратил — ужас! Прямо в дверь вросла.
Навстречу ребятам ехала почти пустая конка. Рядом с кучером сидел жандарм, опираясь на саблю. Сегодня кучеров городской конки выводили на работу под оружием. Рабочие предпочитали идти пешком.
Ромка и Василь миновали Волково кладбище, перешли через мост. От речки Волковки мимо еврейского и татарского кладбищ бежали полем до леса.
На опушке собрались ястребки.
— Кажется, все, — оглядев своих помощников, сказал Ефим Петрович.
Он одёрнул пиджак, приосанился, приколол к отвороту красный бант и торжественно сказал:
— Поздравляю вас, товарищи, с рабочим праздником Первое мая!
— Вас тоже с праздничком! — хором ответили ребята.
Ромка и Василь вытащили из-за пазухи флажки и банты.
Флажки отдали Ефиму Петровичу, а банты раздали ребятам. Теперь все они стали участниками маёвки.
Ромке и Василю дядя Ефим велел засесть у дороги в канавке, заросшей кустарником. Это был очень ответственный пост — передний край. Отсюда была видна дорога до самого моста. По дороге шли люди парами, в одиночку, но шли густо. На — опушке их встречали дружинники, спрашивали, кто такие, и пропускали в лес.
Начался митинг. Из лесу доносились рукоплескания, дружный смех, пение «Марсельезы».
Ромка первый увидел, как за мостом по дороге заклубилась пыль. Вскоре уже можно было различить всадника. На конях на маёвку не ездят. Значит, чужак.