Вдруг она вздрогнула, не понимая, что с ней происходит, глядя себе на живот, сжалась в комок. Она внутри живота почувствовала толчки, будто какое-то живое существо проснулось у нее в утробе. Шах-Зада, прислушиваясь к тому, что творится у нее внутри, вдруг рассмеялась. Неужели?! Ее сердце учащенно забилось. «Что это со мной? Неужели, это правда?..» – она нежно погладила то место живота, где ощутила толчки. Так было и тогда, когда у нее под сердцем зашевелилась дочь. Так же у нее внутри все ожило, когда о себе дал знать сын. «Неужели, я беременна? Не верится! Неужели, я ношу в себе сына Хасана! О, какое счастье!» – Шах-Зада заплакала от счастья. Она почувствовала, как на нее горячей волной нахлынула нежность. Так было с ней в первый, второй раз ее беременности. Она вся сияла – это было предощущение безграничного счастья, будущего материнства. И она прикрыла глаза, застонала от неги, легла на спину, потянулась всем телом. В ее чреве опять раздался толчок. Один, два. Да, точно, она беременна! У нее будет ребенок, ее и Хасана ребенок. «О, какое счастье! Какое счастье! – Шах-Зада от нахлынувшего неожиданного счастья то плакала, то смеялась. – Наконец-то! Сколько я ждала этого дня! О, Аллах, этот день настал, благодаря Твоей воле! Был бы сейчас Хасан рядом, устроил бы пир на весь мир!»
Когда вспомнила Хасана, слезы счастья обернулись слезами горя. Она так сильно расстроилась, что разрыдалась, задыхаясь в судорогах… Так она пробыла до вечера, вечером тенью пробралась в домик и закрылась у себя в комнате… Когда она на запоры закрывала двери, ставни, легла в постель, увидела, что перстня на пальце нет. Поискала по всей комнате, обшарила все углы – нигде не нашла.
– Какая утрата! Теперь мне точно наступит конец! – Шах-Зада побледнела, – я обезоружена. А враг стучит в окно…
* * *
Встречный ветер выжимал из глаз Рахмана жгучие слезы, он грязной рукой размазывал их по щекам. Старая лошадь выбивалась из последних сил, он ее беспрестанно по бокам хлестал плеткой. Головная кошара, на которой остались Артист, Пеликан с нукерами находилась неподалеку. Вот за холмами показалась и она. Рахман, не доезжая до кошары, слез с лошади, по известным ему укромным местам повел ее к коновязи, крытой шифером. Он подкрался к окну, выходящий в задний двор чабанского домика, откуда было видно все, чем заняты внутри. Там у этих исчадий ада сабантуй только набирал обороты. С дружками Шархана за столом сидели и дородные узкоглазые доярки, завербованные с черной биржи труда столицы республики. Рахман прокрался к дяде Аслану – заведующему животноводческим хозяйством, который в это время одиноко угрюмо сидел у себя в комнате. Не дослушав его сбивчивый рассказ, Аслан ахнул, из угла в угол забегал по комнате.