Ольга смеялась точно в истерике. Вахлак Петруша от восторга даже начал икать и за это был присужден в виде наказания — к временному удалению из кабинета, на чем настояла Ольга.
И, восхищенный предчувствиями неминуемой близости, Беженцев быстро подошел к Ольге, наклонился и, обжигая ее взглядом и дыханием, прошептал:
— Ты мучишь меня. Я люблю тебя.
Ольга сделалась белой. Зрачки ее закатились.
Губы старались что-то сказать. Плечи задрожали. Но, стремительно поднявшись с кресла, она направилась к дверям.
Беженцев, огорошенный этой неожиданностью, ничего не понимая и не думая, охватил ее сзади руками, крепко прижал к себе и крикнул:
— Не пущу туда, не пущу к нему.
И чувствовал, что горячее тело отдается ему, еще теснее прижимается и застыло.
В коридоре шаги.
Медленно освобождается Ольга от цепких и страстно впившихся в нее рук и возвращается к столу.
И в отчаянии Беженцев почти кричит:
— Скажи же, наконец, ты, что ты за женщина?
— Я люблю, — чуть слышно проговорила Ольга.
И дверь отворилась, и вошел Курченинов, задыхаясь опять от смеха.
— Ах, какой курьез! Там меня окружила целая армия венгерок, — рассказывал он. — Окружили и потребовали выкупа. С вами, говорят, такая красивая женщина, что вы ни на одну из нас не смотрите. Поэтому вы должны заплатить нам выкуп. И заплатил. Но все же одну, самую молоденькую, поцеловал…
Ольга нервно и осторожно стукнула рукой по столу.
— Перестань говорить глупости, Петруша. Эдвард, за вами ваша импровизация.
— Я ее выполнил только что, Ольга Дмитриевна.
— Ах, вот как… — протянула она, — не то радостно и гордо улыбаясь, не то печально. Беженцев не понял ее тона, но понял, что импровизации, так легкомысленно им обещанной, он может теперь и не выполнить.
А Ольга захлопала вдруг в ладоши и, наливая себе шампанского, закричала радостно и возбужденно:
— Тогда должен импровизировать ты, Петруша. Ведь Эдвард больше не будет…
Живо и сверкая глазами Беженцев ответил:
— Свою импровизацию я готов повторять всегда, везде, на всех углах и перекрестках, на всех площадях и улицах, во всех газетах и журналах…
— Ну, а сейчас, здесь?
Ольга смотрела, как всегда, бесконечно мягко. Только теперь на глазах нежная паволока. Что она сулит? Тени ли это только что разбуженной страсти или новая загадочная ловушка?
И Беженцев встает и вызывающе говорит:
— А сейчас, тем более.
— Тогда повторите, — мягко продолжает Ольга.
И странные ноты вдруг зазвучали в этом ровном и спокойном до сих пор голосе.
Точно молил он не делать этого и в то же время властно звал. Точно дразнил и поощрял и в то же время предостерегал. Точно этот голос и сам играл своими нотами в какую-то опасную игру, и боялся за исход ее, и ликовал от азарта.