— А как коровушки кричат, Владик? Коровушки… там далеко?..
Владик взметнулся расширяет глазеши и смотрит вперед. Ничего не видит.
— Коровушки как кричат? — повторяет няня.
Малыш открыл ротик, смотрит растерянно и вдруг улыбается, подтягивает внутрь свои губки и тихо мычит:
— Му… му…
И няня радуется, и ее улыбка светозарна, и она говорит Зое Александровне:
— Ведь уж этакой умный он у нас, этакой умный…
V
Аллеи суживались и ширились. Листва зеленела и темнела. И везде, и всюду чуялись растерянно милые глазешки, втянутые губки, теплая, розовая шейка, и нежный-нежный голосок, ароматно шептавший: «му… му»…
Ароматно… Зоя Александровна чувствует и сейчас этот аромат. Вот везде, в каждой складке ее платья, в каждом ее дыханье. В воздухе этот аромат… В душе…
В тумане идет вперед Зоя Александровна, не понимая, что с ней… С ней, такой рассудочной такой здоровой… Дети мешают любви. Но отчего этот малыш так радостно тянулся к ней, вытягивал свои розовые ручешки, и губешками своими так благостно говорил ей что-то, до сих пор ей неведомое?
— Это — вздор… Вздор… Кошмар мещанства, слишком сильного в каждой женщине… Только мещанки могут находить счастье в детях.
И Зоя Александровна пошла быстро вперед, не обращая внимания на детвору, которая еще громче еще сильнее засуетилась, забегала и запрыгала, используя во всю силенку своих душ время, оставшееся до закрытия сада…
— Не надо этого бреда, не надо… и скорее домой, домой…
Но у ворот она вспоминает про него. Останавливается. Ищет глазами. Никого нет. И выход совсем не напоминает Летнего сада.
— Куда, однако, я попала?
Похожий на вопросительный знак военный писарь проходит пред ней, и Зоя Александровна, набравшись храбрости, спрашивает его:
— Скажите, пожалуйста, когда закрывается Летний сад?
Писарь, вежливо прикладывая руку к козырьку, отчетливо говорит:
— Никак нет-с: это Таврический сад…
У Зои Александровны мутится в глазах. Не поблагодарив, она бросается к воротам, садится на первого попавшегося извозчика и торопит его ехать побыстрее.
Но измученный Ванька тащится, как сивка за сохой, и вся душа Зои Александровны от этого страдает и плачет…
VI
По дороге она ничего не думала… Хотела, но не могла. Все наполнено теплым ароматом розовой, влажной шейки. Все мысли вытеснил малыш с оттопыренными губешками и радостными глазками. Всю душу заполнила колясочка с занавесочками, с маленьким тельцем, которое за занавесочкой таится…
Таится… подстерегает душу…
И ее душу тоже…
И неожиданно она останавливает извозчика у Кирочной и говорит:
— Вы подождите, я сейчас выйду…