А когда студенты узнали, что оскорбитель семейной чести Трофимыча вернулся в город и где-то на окраине города имел свиданье с Трофимычем и как-то убедил его, простеца, примириться с ним, то слава содержателя кабачка сделалась неувядаемой и прочной.
О Трофимыче говорили с уважением…
III
Когда Боренька вошел в трактир «Раздолье», в нем было пусто. Трофимыч сидел на своем обычном месте. У буфета сидел студент, полупьяный, о чем-то разговаривавший с хозяином.
За столами никого не было.
Боренька присел скромно в углу и спросил себе бокал пива и раков. И от скуки стал прислушиваться к разговору Трофимыча со студентом.
Трофимыч говорил ровным, сдержанным баритоном.
— Лучше вам не ходить сюда. Когда узнают, так изобьют. И новый скандал будет нежелательный. И без того градоначальник намедни сказал мне, что неминуемо придется закрыть, потому сил нет от скандалов. Я ему в ответ, что у меня скандалы просто словесные, никаких кровопролитий не бывает. А в других заведениях, хоть и реже скандалы, одначе всякий раз с повреждением человека весьма основательным. А градоначальник и говорит: ежели бы не так, то давно и трактир закрыл бы, и вас бы выслал…
— А кто же узнает? — сипло спросил студент и опрокинул большую рюмку водки.
— Как кто узнает? Да тут давеча письмоводитель из участка хороводился с девицами и рассказывал им, кто у них по тайности служит. Главных, говорит, не знаю, а мелочь всю подлинно могу назвать. Потому, главные ходют выше.
— Ну, так что же?
— А то, что он, спьяну-то, всем девицам возьми, да и расскажи, кто да кто Иудами у них. А девицы разве утерпют? Чай, к вечеру по городу разнесли, кто да кто.
— И так-таки меня и называли по имени, по отечеству?
— Нет, не по имени, не по отчеству, а прямо по фамилии: Гродецкий, говорят, филером…
Студент крякнул неестественно громко и потянулся к водке.
— Довольно! — строго сказал Трофимыч.
— Черрт… все равно… — чуть ли не рявкнул студент и сам налил себе из графина большую рюмку водки.
А потом отошел от стойки, вытянулся, выпрямился, и, стараясь владеть голосом, угрюмо и решительно, но шепотом, проворчал:
— Но ежели ты, сволочь, выдашь меня студентам, я тебе покккажу.
И затряс кулаками бешено и грозно.
Трофимыч оставался неподвижным. Его лицо было точно мертвое…
Студент резко повернулся и пошел к выходу. Около Бореньки он остановился, всмотрелся в лицо пьяными глазами и, вздохнувши, проговорил:
— Так-то, товарищ, всякие клеветы бывают. Вот, оболгали меня…
Голос оборвался, и на лице забегала какая-то странная, но не то конфузливая, не то наглая усмешка.