— Что вам угодно?
Холодом веет от этого печального голоса.
Чужой он ей, чужой. И такой близкий. Так радостно ей чувствовать себя около него в минуты его горя.
Саня останавливается и протягивает руку секретарю.
— До свидания, — тихо-тихо и еле выговаривая слова, произносит Саня.
И когда секретарь протягивает ей руку, — она порывисто берет ее и порывисто целует.
И на мгновение останавливается, боясь поднять глаза, а затем быстро уходит.
А Петр Сергеевич, точно ничего не случилось, опустился в кресло.
И глубоко, и громко вздохнув, потянулся за телеграммой и, с жестокостью растравляя рану сердца, десяток раз читал, перечитывал и учил наизусть огненные слова:
«Решение бесповоротно. Лучше разойтись, чем мучить друг друга. Навсегда прощай. Зоя».
* * *
Саня бродила целый день по городу.
А затем на набережной просидела до позднего вечера, когда развернулась над столицей прекрасная белая ночь, волшебная и нервная, красивая и мучащая.
— Простите, я, кажется, вывожу вас из задумчивости?
К Сане наклонилось наглое лицо с пушистыми усами и большими черными глазами, лукавыми, задорными, блестевшими искорками смеха.
Саня встала и пошла.
И плечо о плечо пошел за ней какой-то, — не то военный, не то студент.
И тихо звучал его голос:
— Вы прекрасны, как эта ночь. Жаль нет гитары, — я вам пропел бы обольстительный романс.
Саня улыбнулась и посмотрела на говорившего.
Военный писарь приосанился и хотел продолжать. Но Саня, указывая рукой на стоявшего на мосту городового, тихо обронила:
— Вы хотите дойти со мной до городового?
Писарь почтительно шаркнул ногой и молча пошел в обратную сторону.
А у Сани перед взором все еще мелькали его пушистые усы и смелые, горящие глаза. Тоже черные.
Но только нет в них печали. Пляшет радость. Простая, славная радость жизни. Где-то она, радость для Сани?
Нет ее, нет…
Саня ни о чем не думала. Усталая и разбитая, она притащилась домой и легла тотчас в постель. Тяжелый сон пришел к ней из-за занавесок, за которыми спокойно дремала и грезила светлая ночь.
И когда засыпала Саня, к ней наклонилось знакомое лицо, и печальные глаза глядели по-детски, жалобно, и вдали слышался детский, робкий и покорный стон.
А потом наклонилось наглое лицо, и горели страшным огнем черные радостные глаза.
И жгли они, и волновали.
И металась Саня по постели, и задыхалась то от сладких образов греха, то от злых кошмаров, черными тенями пугавших душу.
* * *
Бледная, с трауром под глазами и с сильной головной болью пришла Саня в редакцию.
Секретарь уже сидел за столом и, когда вошла Саня, кивнул ей головой небрежно, чего до сих пор никогда не делал.