Валентина Матвеевна встала и прошлась по комнате.
Сереже вдруг стало страшно. Она поймет сейчас, что он пьяный. Надо уйти, скорее уйти…
Он поднялся.
— Прощайте. Простите, — пробормотал он.
— Нет, подожди, — проговорила она едва слышно и затворила дверь.
Она стояла теперь, прислонившись спиною к двери, и улыбалась тихо, как во сне. Стройная и тонкая, в мягком своем узком платье, она похожа была сейчас на девочку-подростка.
— Так ты говоришь: тебя любить нельзя?
— Да.
— Я тебя люблю.
Сережа потупился, не смея взглянуть ей в глаза.
— Я тебя люблю, — повторила Валентина Матвеевна и положила руки на Сережины плечи.
Сереже казалось, что кто-то окутал ему голову чем-то жарким и душным — дышать нечем. И сердце так стучит, что кажется, вот скоро смерть.
И вдруг:
— Мальчик мой! Я тебя люблю.
Сережа не пил вина, но жил, как пьяный. Мечту о смерти он все еще тайно лелеял. Валентина Матвеевна околдовала мальчика. Он приходил к ней каждый вечер покорно и не размышлял о том, что он называл своим последним «падением». Раскаяния у него не было. А Валентина Матвеевна встречала Сережу странным, беспокойным смехом и провожала его, смеясь. Он уходил от нее каждый раз без мыслей в голове, чувствуя на губах ее сумасшедшие поцелуи, и весь изнемогал от неизведанных до той поры сладостных ласк.
Подняв голову от ее колен, он иногда говорил ей:
— А все-таки я хочу умереть. Надо умереть.
И она не отговаривала мальчика. Она только тихо шептала ему, уронив свои руки на его голову:
— Не спеши. Можно и умереть потом.
И Сережа медлил. Жить без Валентины Матвеевны он уже не мог.
Чувствовать ее тонкие пальцы на лице, вдыхать запах ее тела, слушать ее голос, певучий и нежный, все это было нужно ему, чтобы не думать о том, что страшно было и томительно.
Когда Сережа не заставал дома Валентины Матвеевны, ему приятно было ждать ее возвращения у нее, касаться ее книг, смотреть на цветы, которые она любила, сидеть в ее кресле…
Жизнь его стала похожа на сон. То, что было наяву Верочка, Nicolas, журфикс Марии Петровны — все это было мучительно. И трудно было все, что было наяву; а то, что снилось теперь Сереже, было легко.
— Надо смерть полюбить, мой милый, тогда легко будет жить, — сказала однажды Валентина Матвеевна Сереже, улыбаясь загадочно — Очень жизнь любить даже унизительно, поверь мне.
— Смерти я не боюсь, — отвечал Сережа, не смущаясь улыбкою Валентины Матвеевны. — Только я теперь не хочу умирать один. Мы вместе умрем. Правда?
— Если ты, мальчик мой, думаешь пиф-паф сделать, то это, пожалуй, лишняя будет забава. Умные люди говорят, что все равно от жизни не избавишься так просто.