Тихая и торжественная река, огромные сосны на берегах, согретая майскими лучами земля и безмерный океан весеннего неба — все было для Сережи, как дивная, неслыханная им до той поры песня.
— Ах, в городе совсем не то, совсем не то, — повторял Сережа, вдыхая жадно смольный воздух.
— Все принять надо. И город тоже, — сказал Хмелев. — Только это правда, что от земли надо начинать. Надо ее понять, а потом и все. Вы знаете, что такое земля, Сережа? Это ведь не деревня просто, не пашня, не полевая Россия, а может быть, и не все страны даже на земном нашем шаре. Земля, Сережа, это плоть мира, это его красота, которая от Бога началась и к Богу стремится. Я нескладно говорю, но вы ведь, Сережа, с полуслов меня понимаете. И потом вот еще что я хочу сказать. Когда вы прислушаетесь к мужицким голосам, вы тогда поверите, Сережа, что русскому мужику эта самая тайна земли близка и понятна. Этим чувством земли и Россия сильна. Чтобы землю почувствовать, надо Россию почувствовать.
— Как странно, — заметил Сережа, улыбаясь. — Вот эти самые слова о России я от одного человека слышал. И, знаете, в нехорошую для меня минуту, когда я водку пил в трактире. А все-таки я тогда же эти слова запомнил. Но я не знал еще этой России, которую теперь чувствую. Я помню, Александр Кириллович, как один раз слышал я деревенскую песню ночью в хороводе. Было как-то темно тогда и мрачно, и что-то нечистое и страшное чудилось мне тогда. Земля была какая-то искаженная, косная, тяжелая. Дышать было трудно… Но и тогда уже видел я девушку там одну — Аннушку Богомолову… Статная она была, с бровями такими строгими и с такою стройною улыбкою, грустною немного и нежною. Александр Кириллович, я думаю, что эта Аннушка Богомолова — как светлая земля, чем-то оправданная, как светлая Россия… Я угадываю такую Россию, Александр Кириллович. А ведь с нею можно и всю правду найти, и для всего мира правду.
— И я так верю, Сережа, — сказал Хмелев серьезно.
Они спустились к реке. В этот час уже заря гасла. Ночь была теплая. Хмелев и Сережа расположились спать на пристани, на лавках, подложив под головы дорожные мешки.
Хмелев скоро заснул; Сереже не спалось. Он все прислушивался к ночным звукам. Стучали к плоту привязанные лодки; шуршали волны, набегая на качавшуюся пристань; на берегу потрескивал костер; время от времени чей-то голос начинал песню и обрывал ее тотчас же со вздохом…
Сережа встал тихо и, стараясь не разбудить Хмелева, сошел на берег.
Около костра сидело несколько рыбаков.
Сережа прошел берегом, мимо опрокинутых лодок, зашел за ряды сложенных на берегу дров, перепрыгнул канаву. Теперь не слышно было голосов вовсе, не видно было огня; только одна звездная ночь веяла над миром своим мерцающим покрывалом, и река дышала едва слышно.