— Да, вот так-то! — вздохнул батюшка, доставая из кармана платок. Вместе с платком выпала хлебная корочка. Седой подобрал корочку, подал:
— Хлебец, батюшка!
— Хлебец. Это я сюда шел, так у пекаря взял на пробу! — Пристальнее вгляделся в седого и вдруг спросил совсем другим голосом, не похожим на тягучую паутину заученных текстов. — Из крестьян будешь?
— Из крестьян, батюшка. Но только давно уже из деревни-то. Фабричные.
— Что ж это тебя дернуло так на старости лет?
Седой конфузливо улыбнулся.
— С безработицы все! Близко году без работы ходили. Ну, а товарищи некоторые говорят: можно. Мы и пошли.
— То-то! За такие дела-то, брат, и настоящие разбойники с умом берутся, а вы так себе захотели, с кондачка. Вот и засыпались. Баба есть?
— Как не быть! Из-за нее, может, из-за бабы этой самой… И ребятишки. Думал: заработаю сразу и уйду назад в деревню. Хуторок думал себе выделить и поселиться. К земле лежит душа. А теперь вот и попал в землю…
— Да, земля, это — вещь! Самая даже важная вещь! — задумчиво сказал батюшка. — Пасеку, чай, завел бы? Сыновья-то вырастут землю пахать, а ты, старый дед, на пасеку. Пчелок слушать…
И батюшка уже с живым, бодрым интересом повернулся к высокому.
— А ты как? За что же?
— Земляки мы. И родственники! — объяснил высокий. — С малых лет его знаю.
— Так. А много ли получали на фабрике?
Заговорили о всяких житейских мелочах, о том, как дорого стало жить и как трудно рабочему человеку найти себе подходящее дело. Высчитывали, сколько нужно затратить в месяц, чтобы прокормиться с семьей, и батюшка деловито загибал пальцы и долго спорил своим надтреснутым голосом. Старик возражал тонко и обстоятельно. С серого лица свалилась тюремная маска, и бойко поблескивали глаза из-под кустистых бровей. Высокий только изредка вставлял свои реплики и уступал, почти без спора, когда не соглашался с ним старик.
— И вот баба моя, например… — говорил старик, помахивая рукой над батюшкиным животом. — Баба моя, которую я считаю за женщину аккуратную…
И вдруг замолк, обмяк весь, и сразу потускневшие глаза смотрели уже по-прежнему растерянно и почти безумно. Вспыхнул.
— Баба-то…
— Ну, что же… Ну, Господи… — беспокойно зашевелился батюшка, тоже возвращаясь под влиянием этого взгляда к прежней растерянности.
— Теперь, чадо, надо смириться духом и безропотно принять чашу, то есть, как это… Одним словом, терпеть надо. И сам Господь наш Иисус Христос претерпел многое нас ради человек. А тебе грешному, как это… тебе умиляться надо, что дано тебе искупить вину. Может быть, еще и простится на небеси! Вот, как раскаявшийся разбойник… одним словом…