Сказать, что накануне Борис выпил — значит, не сказать ничего. Даже по меркам привычной для Бориса полубогемной жизни это был случай нечастого и едва ли не отчаянного запоя.
Начало запою было положено ещё в минувшую пятницу, когда совершив несколько поездок по делам, он провидчески оставил машину на подземной парковке под отелем «Ритц», что в начале Тверской, и пешком поднялся до Пушкинской, где зашёл в кафе «Пирамида». Там, расположившись в самом дальнем углу в зале на втором этаже, он заказал себе давно полюбившееся ему блюдо с полусырым тунцом и под него — сто пятьдесят граммов водки. Настроение было прескверное, поскольку в тот день окончательно стало ясно, что за киносценарий, над которым он трудился с конца минувшего года, никаких денег в ближайшее время ему не светит. А деньги были критически нужны, поскольку с некоторых пор их реально перестало хватать на еду, а на серванте в прихожей ждали оплаты уже с полдюжины квитанций просроченных коммунальных платежей.
Зимой Борису удалось немного разжиться деньгами, выступая ведущим на корпоративных вечеринках и в концертных программах, приуроченных к нескольким международным конференциям. Но вскоре эти доходы прекратились, и в его жизни наступила длительная чёрная полоса. Денежный вопрос был здесь не ключевым — после кончины родителей Борису с сестрой отошло довольно значительное имущество, грамотно распорядившись которым можно было бы существовать относительно безбедно. Так, уже имелась договоренность, что не позже начала июня на пустующую родительскую дачу в Петрово-Дальнем заедут жильцы, и ста двадцати тысяч в месяц напополам с сестрой ему вполне хватит, чтобы сводить концы с концами. Можно было бы с лёгкостью сдать какому-нибудь богатенькому иностранцу и трёхкомнатную квартиру в довоенной «сталинской» девятиэтажке, и из гарантированных за неё полутора сотен половину отдавать сестре, за пятьдесят тысяч снять для себя небольшую студию с кухонной плитой, столом и кроватью, а оставшиеся деньги — пустить на мелкие расходы. В конце концов, можно было продать кое-что из не очень нужного ему родительского антиквариата — например, дореволюционного бронзового Отелло, держащего подсвечник, или две ранних картины Серебряковой — мера хоть и разовая, но способная сразу же принести не менее трёх-пяти миллионов, а на такие деньги вполне реально, если постараться, просуществовать не один год.
Ведь когда у человека имеется минимальный уровень обеспеченности, позволяющий быть свободным и предоставленным самому себе, не иметь нужды бежать с утра на работу, не зависеть от благорасположения начальства, не заниматься делами скучными и ненужными — то разве это не есть тот по-настоящему правильный порядок вещей, к которому стоит стремиться?