И действительно — помимо нежелания тратить часы и жечь бензин в столичных пробках, сама поменявшаяся погода теперь располагала к неспешной загородной работе. После череды солнечных дней пришли дожди — временами обильные, но не затяжные, с частыми проблесками солнца, от которых особенно ярко блестела молодая листва. Чтобы не мешать Алексею, Мария уходила в сад, где в ветхой деревянной беседке, уединившись в плетённом кресле-качалке, читала всё подряд — от свежих модных детективов до раздобытых Алексеем старых книжек с переводами стихов Валери и «Эглантиной» Жана Жироду. А ближе к вечеру, чтобы немного развеяться, они катались по ближайшим окрестностям, иногда наведываясь на лодочную пристань на Москва-реке или заезжая в Жуковский, где имелся приличный продуктовый магазин.
В один из таких вечеров, незаметно войдя к Алексею в кабинет, Мария застала его склонившимся над листом бумаги, исписанным крошечными квадратными абзацами. Экран ноутбука, на котором Алексей вводил текст, был погашен.
— Как твоя статья? Скоро Россия узнает историческую правду? — с весёлостью поинтересовалась она.
Было заметно, что Алексей немного смутился и сразу же попытался накрыть исписанную рукопись другим листом. Однако решив этого не делать, признался, что с незапамятных времён взял за правило наиболее яркие впечатления записывать в стихотворный дневник. Он протянул листок Марии, и она прочла:
Чтобы душой воскреснуть вновь,
Простить обман, забыть мытарства
Хочу, чтобы была любовь
Без спешки, жара и коварства.
Чтоб стала мокрая сирень
Преградой для сомнений колких,
И скука длинных дачных дней —
Залогом поцелуев долгих.
И после щедрости дождя,
Нам подарившего беспечность,
Чтоб месяц, к звёздам восходя,
Не вспоминал, что знает вечность…
Перечитав несколько раз, Мария вернула Алексею листок и вздохнула.
— Здорово! Ничего не спрашиваю — про кого и про что. Только скажи — что имеет в виду месяц, когда говорит, что «знает вечность»? Намекает, что мы с тобой — пока вне вечности?
Алексей громко рассмеялся.
— Месяц, как известно, является метафорой и субъектом всемирного коварства. Я же, как ты помнишь, просил о любви без коварства, поэтому в силу закона жанра коварство обязательно должно проявиться в конце. Но ты, Маша, к этому безобразию останешься непричастной, ибо сотворит его бледный месяц.
— И когда же, по-твоему, это случится?
— Во-первых, уже завтра утром он положит предел ещё одной роскошной и волшебной ночи, приведя в действие дурацкий будильник в нашей спальне, который с недавних пор ты зачем-то стала заводить. Ну а во-вторых — когда-нибудь закончится и этот дачный рай, высохнет и перестанет блестеть после дождя мокрый деревянный пол на веранде, прекратится цветение в саду, наступит жара, мы отсюда съедем, жизнь закрутит нас, и эта новая, неведомая пока что суета сделается для нас подлинной вечностью. Ну а далее — хоть и не стоит сегодня говорить о грустном — предстоит, наверное, вечность и другого рода. Так что всё, об избежании чего рискнул было помечтать твой лирический герой, — рано или поздно состоится. И суета, и жара, и коварство.