— Нет, разорву. И он никогда больше не подаст мне руки и не ответит на мой звонок.
— И как же ты это сделаешь?
Мария на миг замолчала, и Алексея неприятно поразило, как сверкнули внезапным недобрым огнём её глаза.
— Я придумаю против него какую-нибудь оглушающую чушь. Знаешь — я объявлю во всеуслышание, во всех газетах и на телевидении, что он меня домогался на фестивале в Юрмале.
— Это в самом деле правда?
— Нет, конечно. Но я сделаю так, что абсолютно все в это поверят.
— Маш, но ведь ты этого не сделаешь, зачем бросаться словами?
— Почему не сделаю?
— Потому, что это бесчестно.
Мария ничего не ответила и, молча поднявшись, подошла к окну. Потом, ещё немного помолчав, произнесла:
— Ты прав, я не сделаю этого. Но отчего же тогда, скажи, он может почти всё, а мы с тобой — нет? Не потому ли, что у него фамилия — Штурман?
— Я думаю, дело в другом. Просто его фамилия позволяет ему быть более гибким и идти на компромиссы там, где мы тобой, судя по всему, никогда не поступимся принципами. Он же сам рассказывал, что перед каждым новым годом тратит целых три-четыре дня, чтобы лично поздравить абсолютно всех своих знакомых, включая полнейших негодяев и подлецов. Для него пожимать грязные руки без разбора — часть, как он говорит, его бизнеса.
Мария снова задумалась и затем тихо произнесла:
— Ты прав, Леша, ты трижды прав… Прости меня, что я так сорвалась. Что на Сашку наговорила, он же, в самом деле, хотел сделать мне лучше, насколько он это сам понимает… Он же ведь тоже, если присмотреться, — безумно наивный человек!.. Однако как же тоскливо заканчивается вечер! У нас осталось вино? Может выпьем?
— Полбутылки вчерашнего коньяка в буфете. Давай я лучше сгоняю в гастроном!
— Куда? Уже девять, вино после девяти часов у нас теперь не продают. Даже в этом зачем-то душат и не дают жить… Теперь я понимаю, что Борька, когда напьётся, правду говорит — всех их надо убивать!
— Кого — «их»?
— Всех тех, кто создал и поддерживает эту гнусную и закостенелую систему. Не знаю, Лёш, честно — не знаю!.. И убивать плохо, и жить так нельзя. Налей-ка лучше мне… как себе наливаешь, по полный. Без закуски? К чёрту закуску, так выпью…
Он разлил коньяк, и они выпили — Алексей половинку большой старинной лафитной рюмки, а Мария — целую. Действие коньяка быстро сняло остроту зашедшего в ступор спора, однако и не намечало никаких путей выхода из тупикового положения.
«Собственно, всё возвращается к состоянию, какое я имел в Очаково, — размышлял Алексей, глядя на мокрое от неуспевших просохнуть дождевых капель стекло террасы. — Ни возможности работать, ни будущего, ни денег… К счастью, появилась Мария — но ведь она тоже всё ещё живёт иллюзиями насчёт меня, а когда иллюзии развеются — что-то будет? Моя главная ошибка состоит в том, что я захотел вернуться в свой прежний мир, решил, что смогу снова заниматься с историей, музыкой, литературой — а этот мир для меня закрыт. Мудрый Петрович трижды прав — надо просто жить, довольствуясь малым. Отправиться, что ли в самом деле к нему выращивать помидоры? Сначала, разумеется, будет мерзко заниматься низшим ремеслом, но потом привыкну. Ха, а как же тогда Маша? Сказать ей, что бросаю игру, которую начал и в которой она мне поверила? Нет, подобную подлость я сотворить не в состоянии. Но что же делать тогда?»