Он внезапно услышал, как начало неистово колотиться сердце, видимо, не согласное с такими выводами, и одновременно почувствовал, что отчего-то не может сделать вдох, чтобы напитать его кислородом.
«Вот сейчас я умру, — подумал Алексей, — умру, и будет покой, мой прах покроет родные мне развалины, и всё остановится. Я продолжу жить внутри этого покоя, в мире с собой и со всей этой непонятной, саморазрушающейся реальностью. Если есть вечная память, которую поют умершим, то должен быть и вечный покой — возможно, он ничуть не плох. Кто же о нём мог писать? Лермонтов? Нет, Лермонтов желал, «чтоб в груди дремали жизни силы», как у погребённого под толщей земли титана, а я, похоже, хочу покоя. Именно и только одного покоя…»
Вскоре дыхание восстановилось, но тотчас же всё тело накрыл сильнейший озноб. «Сейчас будет жар… Путь к покою, видно, ещё не завершён, сколько же ещё предстоит пройти? Час, день, месяц? Зачем, зачем меня выбросило в этот чужой и безразличный ко мне мир, что я ещё должен сделать в нём, для чего?»
Не имея возможности ответить ни на один из этих вопросов, Алексей поднялся, выпил кружку тёплой прокипяченной воды, накрыл, не выключая, лампу старым ведром, чтобы её свет освещал лишь кусок пола с импровизированной койкой и не мог быть заметен с улицы через окно. Затем он укутал себя второй фуфайкой, оставленной Петровичем, просунул мёрзнущие ладони под спину, где их было проще согреть, и через несколько секунд забылся неровным, но неумолимым сном.
* * *
Где-то в это же самое время Петрович стремительно удалялся из тёмного Очакова в направлении залитой ярким электрическим светом центральной части Москвы, зажатый между двумя полицейскими на заднем сидении их просторного иностранного автомобиля.
Он был остановлен и задержан патрульным экипажем, не успев пройти и трёхсот метров по пустынному окраинному проезду, и данное происшествие, надо признаться, не прибавляло оптимизма и грозило обрушить все намеченные планы.
В ответ на требование предъявить документы Петрович протянул патрулю удостоверение охранника Козлова. Удостоверение вопросов не вызвало, однако на следующую просьбу показать паспорт ему пришлось отвечать, что паспорт оставлен на дежурстве. Видимо, ответ этот был произнесён не вполне уверенно и смутил патрульных: ему велели проехать в отделение. В довершение всего внимание полицейских привлёк внешний вид Петровича: было заметно, как вытаращил глаза капитан, когда разглядел под элегантной и почти новенькой охранной курткой его потёртые, с подвёрнутым рваным голенищем, допотопные кирзовые сапоги!