Целый день она была задумчива. Постоянно подходила к окнам, точно кого-то ждала. К нам пришла обедать вся наша compania di campagna. Дон Хуарос был необыкновенно сладостен. Обе Дольчи блестели неподдельным весельем. Панчери был в высшей степени остроумен. Но Джулия была рассеяна, безучастна и задумчива. Я думал: не зажглась ли уже в ее сердце искра нового чувства? Ведь все женщины очень жалостливы и часто их сожаление разрастается в любовь. При этом всякое препятствие их только раздражает. Но вечером, вдруг, перед нашими окнами хлопнула петарда и раздалась музыка. Целый оркестр играл на улице, целая кадриль пьерро и пьеррет бешено танцевала на широкой панели. Мы тотчас же зазвали всю эту compania di allegrezza к себе и пошла бешеная потеха. Мы пировали опять вплоть до утра.
Утром я только-что открыл глаза, как Джулия напала на меня.
— Едем, mio coro! Mia anima carissima, mio cor precioso!
— Куда? Зачем?
— Едем скорее, скорее вон из этой скучной Флоренции!
— Помилуй! Ты так веселилась вчера и на прошлой неделе.
— Нет! Едем! Я здесь умру, утоплюсь!..
— Куда же ехать?
— Туда — на юг, на теплый юг.
И мы отправились в Неаполь.
Дорогой я думал об Ольд-Диксе и о Джулии. «Нет! это не твоя, маленькая, тихая Лилли, — думал я, — это бешеный вулкан, это целое море непостоянства. А ты, мой горбатый философ, решающий мировые задачи, ты не мог решить одного вопроса: может ли сердце женщины, брошенное в омут бурных наслаждений, остановиться и затихнуть на глубокой привязанности к одному человеку?
И мне стало грустно. Я живо представил себе это задумчивое, симпатичное лицо. Я думал, что наша встреча была последнею в жизни и что мы больше никогда, никогда не увидимся. Но судьба свела нас опять и очень скоро, свела, действительно, в последний раз в жизни.
В Неаполе Джулия подняла на ноги целый город, взбунтовала всю голодную чернь, всех лаццарони. Полиция вежливо попросила нас удалиться, откровенно признаваясь в своем бессилии. И какая полиция может сдержать расходившийся народ, наэлектризованный жаждой к наслаждению?! Festa для неаполитанца — это вторая религия; там праздник неразлучен с культом, там в честь мадонны зажигаются фейерверки и бенгальские огни. Понятно после этого, что Джулия для неаполитанцев сделалась предметом культа. Довольно было показаться ее коляске на улице, чтобы народ с ревом, задыхаясь, бежал за ней и кричал: é viva donna Julia, splendida Julia, carissima, sancta, bellissima.
Бурбоны отлично поняли эту народную страсть к праздникам, посредством трех F — Festa, Farina и Forca, полновластно управляли Неаполем. Они давали народу бесчисленные праздники (Festa), продавали ему для макарон и поленты муку (Farina), по произвольным ценам, а недовольных этим порядком вещей они без церемонии отправляли на виселицу (Forca).