Христе Сыне Божия Христе
Милосердый,
Сотвори благое,
Сотвори нам милость!
Праведные Пречистые,
Преблагия, Пресветлый,
Избави от горя,
От нужды великой!
И раскрылось окошечко, вывалилась краюшка. Жадно подхватил ее Гриша.
Перекрестились, пошли.
— На, кушай! — говорить Гриша, отламывая половину краюшки.
И идут, идут птицы Божьи. Идут и день, и два, идут куда? — сами не знают. Но только они верят, крепко верят, что они придут к старому дому, о котором Гризли рассказывает такия чудные сказки.
На третьи сутки обессилела Гризли; устали ноженьки, непривычные к лаптям деревенским, непривычные к ходьбе многодневной.
Сели они около лесочка, подле овражка, места глухого. Вдруг из овражка лезет, щетинится страшная морда. Глаза блестят, рот зубастый раскрыт.
— Это волк, — шепчет Гризли в ужасе.
— Ничего, — говорит Гриша: —ты только перекрестись, он ничего не сделает небоженькам.
И небоженьки перекрестились. Волк порычал, порычал, защелкал зубами, прижал уши и вдруг быстро повернул назад и в три прыжка исчез в овражке.
— Гриша, — говорит Гризли: —это твоя мама нас спасает. Она не дает нас никому в обиду.
— Может быть, мама, — говорит Гриша: — а может быть волк просто испугался, подумал, что его застрелят.
Посидели, отдохнули небоженьки и пошли. И целых пят суток они шли так, побираясь Христа-ради; день идут, а ночь ночуют в поле или в гуменниках, а иногда и в избе, коли пустят переночевать.
— Как же это вы одни идете, сиротливые? — спрашивает какая-нибудь сердобольная бабенка.
— Идем, тётенька, — говорит Гризли — с Господом!
— Куда-ж, мол, вы идете?
— В Архистратигино.
— Это в княжое имение?
— Да!
— Эко чудо! Одни, сиротиночки!
Через две недели показалось Архистратигино. Гризли оживилась; каждое деревцо, каждый кустик теперь ей знакомы.
— Вон видишь, Гриша, — говорит она, вся раскрасневшись: — вон, вон блестит церковь, а вон и парк, а за ним — за ним будет старый наш дом.
И Гриша дивуется, широко раскрыв глаза. Его сердчишко усиленно бьется.
Дружно, бойко идут они. Куда усталость девалась.
Серая мгла стелется кругом них; серые брызги дождя обдают холодом. Ничего не замечают они. Бойко идут, шлепают ноженками по грязи, по лужам и ближе, ближе подвигается; идет навстречу к ним, с открытыми объятиями, край обетованный.
А колокол заунывно, медленно, удар за ударом, перезванивает, точно по покойнике…
IX
Собрался ареопаг в голубую гостиную. Все, что имело голос в семейном совете, все засело.
Седые, дряхлые, в старых токах и фраках, с светлыми пуговицами, в жабо и брыжах, а князь Иван Александрович приехал даже в парике с косой. Впрочем, не сам он приехал, а привезли его, и как засел он в длинное кресло, обложившись подушками, так тотчас и погрузился в сон праведный. И никто не будил его. Все знали, что он проспит себе все совещание и снова отвезут его домой, как дорогую куклу.