— Нет, я ничего не желаю. Помогите мне уложиться. Я просто болен — и он снова приложил мокрый платок к своей пылавшей голове, но холодная вода казалось ему горячей.
VII
Через полтора часа он летел к своей Джелле. Он усиливался думать только о ней, он выставлял свою пылавшую голову из окна и освежительной волной дул, на эту горячую голову, свежий ночной воздух, пролетавши мимо вагонов…
Мелькали станции, тянулась ночь, в какой-то дремоте бессильной, тяжелой. Всходило солнце, сияло утро. Кругом были суета, движение, шум, говор. Он думал только об одном, старался думать только о Джелле.
Наконец, поезд остановился в Свиртингэме.
Вот она, его Джелла, стоит на платформе и машет платком, а подле неё плачущая Лида и Эмма, и все протягивают к нему руки. Только нет одних рук, которые протягивались к нему с такой страстной, беззаветной, безумной любовью!
Он вышел в каком-то онемении, как-то холодно поцеловал он и свою Джеллу, и Лиду, и лепечущую, плачущую Эмму.
— Артур, мой Артур! шептала перепуганная, Джелла, — ты болен, ты похудел, пожелтел, ты даже поседел… что с тобою?!
— Я болен, я был болен! сказал он.
И больше ничего не сказал.
Кругом него толпились и лепетали дети; каждый спешил наперерыв рассказать ему что-нибудь ужасно необыкновенное, что случилось без него.
Угрюмо и молча вошел он в свой дом, в свой родной дом…
— Артур! вскричала Джелла, когда они остались одни, — скажи мне, что с тобой!?. Дорогой родной мой Артур!.. Между нами не было и не может быть никаких тайн… Мы так крепко связаны, мы любим друг друга не для себя, но для счастья каждого из нас. Артур! я догадываюсь, ты полюбил ее, ее, эту чудную девушку, о которой ты писал мне, — мисс Дженн Драйлинг.
Он вздрогнул и дико, безумно посмотрел на её лицо, на её большие, серые, добрые, любящие глаза и опустил голову.
— Артур! вскричала она, сжимая его холодные руки, — и только в этом все твое несчастие?.. или она… она не любит тебя… тебя, доброго, умного, талантливого. Неужели же есть в мире женщина, человек, которые бы не любили тебя?… Артур!
— Она любит меня, как-то глухо, скороговоркой проговорил он.
— Так что же, Артур!.. Артур! разве твое счастье не мое счастье?.. Разве ты не знал меня, не узнал меня в пятнадцать лет нашей общей жизни… Разве ты не отдал мне все, все из твоей пылкой молодости… у нас трое детей, твоих детей… Артур! чего еще я могу требовать от тебя?.. Если ты думаешь, что я не буду ее любить как сестру, как родную, как ту, которая даст тебе новое счастие и новую жизнь… Артур! родной мой… друг мой… брат мой!..