Я не хотела видеть, как умрет надежда в их глазах, когда они осознают, что я – Элла.
Я посмотрела на папу, на своего собственного отца, на человека, с которым я завтракала
каждое утро в течение семнадцати лет. На человека, который тренировал в средней школе мою
команду по футболу. На человека, который пытался научить меня ездить на велосипеде как-то после
обеда, когда мне было семь, а позже, тем же днем, сидел вместе со мной в отделении скорой помощи,
пока мне вправляли вывихнутое запястье. Годы, проведенные вместе… куча событий… а мой
собственный отец даже не узнал меня.
А может просто не хотел узнавать. Может, он хотел, чтобы выжила Мэдди, потому и видел
во мне ее.
Папа забрал у Алекса коляску и повез меня в палату. Ужас промелькнул в его глазах. Где-то
далеко, в глубинах сознания я помнила, что он считал меня Мэдди, и его успокаивающий шепот
предназначался не мне.
– О чем ты думал? – кричала мама на Алекса, держа его за воротник рубашки. – Зачем ты
позволил ей спуститься туда? Почему не разбудил нас?
– Пожалуйста. Он не виноват. Это все я, – запротестовала я.
Меня настигло осознание того, кто я на самом деле, и того, что я должна была рассказать им.
Меня затрясло, заледенел каждый дюйм тела. Холодно. Я изо всех сил пыталась выговорить эти
слова, сказать родителям, что я – Элла, но не могла издать ни звука.
Папа помог мне перебраться обратно в постель из инвалидного кресла, затем сел подле меня.
– Мы поможем тебе пройти через это, Мэдди. Обещаю.
Пройти через это? Фраза прозвучала так отстраненно. Недостижимое утешение, на которое
я не имела права надеяться. Я была уставшей, злой и завидовала тому, как легко сестре все
удавалось. Я кричала на нее. Последние сказанные мной слова, последние услышанные Мэдди слова
были горькими и злыми.
– Что я наделала? Боже, что же я наделала?
Все, чего я хотела теперь – поменяться местами с Мэдди, вернуть ей жизнь, которую я
забрала. Я не хотела оставаться здесь. Не без нее.
– Мы не сердимся на тебя, малышка. Мы не можем сердиться на тебя.
Папа никогда не называл меня так. Он звал меня Бэллси, когда я была маленькой, или
Изабеллой, когда сердился, но чаще всего называл Эллой. Малышкой он называл Мэдди, и она это
прозвище ненавидела, но использовала, чтобы продлить комендантский час или получить
дополнительные деньги на туфли или джинсы.
– Мне так жаль, я не хотела ее смерти.
Я откинулась назад. Вес этих слов буквально придавил меня к постели. Вжимая ноющие