Осеева:
Если честно, я и сама ни с кем в школе не общаюсь. Но меня никто не гнобит. А если вдруг так случилось бы, то я бы сопротивлялась. Полнейший игнор и газовый баллончик в кармане. Щит и меч. У тебя проблемы с одноклассниками?
Линор:
Нет. Моим одноклассникам нет никакого дела ни до кого, кроме них самих.
Одним словом, за всем этим мне так и не удалось разглядеть саму Кристину.
Сколько я не перечитывала, какая-то явная проблема не вырисовывалась, а образ не складывался. Почти ничто не соответствовало тому, что я за это время узнала о ней самой. И ведь ни одной откровенной жалобы, никаких страданий или девчачьей лирики.
Местами проскакивали пространные размышления о счастье, смысле жизни и смерти, но как-то невнятно и без четко выраженной позиции, словно ей самой в этих темах было неудобно.
Телефон разрывался. Истерику Сёминой я предчувствовала всеми местами тела, поэтому отвечать не хотелось, но на третий раз не выдержала.
— Тоня, пожалуйста, мне очень нужно с тобой поговорить, — хлюпала она в трубку. — Иначе я не справлюсь, я не смогу, я слабая. Очень. Давай встретимся, пожалуйста!
— Ладно.
Сначала я опять хотела позвать Настю к себе, но потом решила, что не заслуживаю тепла и комфорта и что для такого человека, как я, самое место на зимней промозглой улице, грязно-серой, холодной и бесчувственной.
Я специально пришла к её подъезду раньше, села на спинку лавочки и стала ждать. Пустое созерцательное бездействие. Под ногами колотый лёд и пенистая жижа от соли на асфальте, чуть выше — колючая проволока занесенных кустов, а над самой головой, на фоне равнодушного молочного неба, такие же уродливые ветви деревьев и нависающий прямоугольник Настиного дома.
Очень реалистичные и объемные декорации. Между ними едва различимое движение — безликие фигуры ничего не значащих прохожих. Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра — всё как обычно. Просто жизнь. Я вне её и одновременно внутри.
Настя вышла, села рядом и взяла меня за руку. На ней были длинные перчатки без пальцев, а ногти покрыты черным лаком, как у ведьмы.
— Они все ненавидят нас.
— Ну, и что с того? Ты что, не знаешь, что Интернет — это самая большая помойка в мире?
— Но они говорят, что мы плохие и должны умереть.
— Какое тебе вообще до этого дело? Кто эти люди? Ты ценишь их мнение?
— Я стараюсь прислушиваться ко всем.
— Чушь какая! Все не могут быть правы.
— Но все и не могут ошибаться.
— Очень даже могут. И вообще, делай всё наоборот, они говорят — сдохни, а ты живи! Назло.
— Но Тоня, я чувствую, что с нами что-то не так, я не могу объяснить, что именно, но где-то в глубине души у меня очень неспокойно, тревожно.