«Я — это ты». «Ты — это я».
«Веди нас», — командует белая. «Будь нами», — просит черная.
И они начинают тянуть меня, каждая на себя, но я никуда не двигаюсь. Ещё немного и мне кажется, что у меня просто оторвутся руки. Так, что я даже просыпаюсь от этой ноющей боли. Кисти рук, свесившиеся с подлокотников, окоченели до мучительной ломоты.
Кругом оглушающая тишь и темнота. Свеча догорела и потухла. Герасимов больше не кричал и не храпел, а спал очень тихо, так что мне пришлось даже подергать его за ногу, чтобы убедиться, что всё в порядке, и после того, как он попытался меня лягнуть, оставила в покое.
Этот странный неприятный сон, всё ещё держал меня там, в этом вагоне. Слова, которые произносили эти женщины, пугали. Я всегда была уверена, что мозг ничего не делает просто так. И если уж он подсунул мне эти свои ассоциативные картинки, то явно неспроста.
— Костя! — закричала я громко. — Амелин!
Но подземельные коридоры упорно молчали. И я стала ждать. В кромешной темноте время ощущалось ещё более странно, чем когда-либо, точнее совсем никак не ощущалось, словно его и не было вовсе. Ни его, ни пространства, ни вообще жизни. Одна пустота. Чернота. Одиночество. Холод. Как если бы я уже умерла.
Однако ещё хуже была полнейшая гробовая тишина, и сколько я не напрягала слух, чтобы различить в мрачной бесконечной глубине коридоров хоть какой-нибудь звук: хоть шарканье ног, хоть стук, хоть покашливание, кругом царило лишь тягостное мертвенное безмолвие.
Но так не могло быть. Амелин не стал бы так надолго оставлять меня, он должен был вернуться, обещал же, что ненадолго.
Я встала, попыталась выковырять из аквариума остатки свечки, но она совсем расплавилась, а растекшийся по дну воск был уже совсем ледяной и твердый.
Пришлось двинуться в сторону Килиманджаро в кромешной темноте. Кое-как добрела до дивана и снова позвала. Собственный голос звучал оглушающе, неестественно и жутко.
Но Амелин по-прежнему не отзывался. Не мог же он шутить подобным образом. В этой ситуации. Теперь. Когда я так боюсь, когда совсем одна, когда мне кажется, что почти уже умерла. У него бы просто совести не хватило так поступить, ведь это уже совсем не смешно и невесело.
И я внезапно так разнервничалась, что во мне точно какая-то жизнь даже проснулась. Торопливо нащупывая бильярдные шарики-номера, я попыталась без света отыскать комнату номер семь, и на удивление, справилась довольно быстро, всего один раз забредя в тупик.
По ледяному порывистому дуновению нашла в стене дыру, возле неё была навалена груда круглых камней.