Герасимов:
Привет. Как ты? Целый день туплю дома. Сказали валяться ещё неделю. Но я столько не выдержу. И вообще, меня очень напрягает эта тема с Марковым. Он же мегамозг, он не мог взять и сгинуть, как лох какой-то. Прям, хоть бери и поезжай обратно. Кстати, у меня есть очень интересные новости. Настя звала завтра после седьмого в кафе. Прикинь, они уже в школу ходят. Короче, встретимся — расскажу.
Шепот Вертера:
Ну, вот, теперь ты окончательно убедилась какой я придурок. Знаю, что должен был тебе сам рассказать и давно. Тупо оправдываться письменно. Но пока я никак не могу увидеться с тобой, хотя хочу этого больше всего на свете. Поэтому вместо оправданий скажу, что да, я специально ничего не сказал про просьбу Кристины. Я не знал, что на этой записи. Она могла быть хорошей, а могла быть ещё хуже первой. Но если бы даже знал, если бы имел возможность отмотать время назад, то всё равно ничего не рассказал. Потому что не хотел, чтобы сегодня вообще наступило. То есть не хотел, чтобы вообще наступил тот день, когда расстояние между нами будет больше одного лестничного пролета.
За то, что я не сказал про это, и про Петрова, и за всякие другие вещи, ты можешь убить меня любым доступным тебе способом, только, пожалуйста, не обижайся, только разговаривай со мной и отвечай на сообщения. Умоляю, не отворачивайся от меня.
И, чтобы хоть как-то загладить свою вину: кажется, я догадываюсь, где Марков. Почти уверен. Помнишь, когда Якушин с Герасимовым в первый раз в поселок поехали? Помнишь историю про бабок и их умирающего деда? Этот домик ближе всего к Капищено, и наверняка Марков сунулся туда. Во всяком случае, я сделал бы именно так.
Если кто-то и мог меня окончательно взбудоражить, так это, естественно, Амелин.
Потому что он был прав. И как это мы сразу про бабок не вспомнили?
Вертер был в сети и почти сразу же написал: «Ты всё-таки обиделась?». Но я собрала волю в кулак и вырубила компьютер.
Еле дождалась утра, и, как только рассвело, сразу же позвонила отцу Маркова, а днем, пошла в полицию, туда, где занимались нашими поисками, и, после долгих объяснений, всё же забрала свой телефон.
В четыре мы договорились встретиться с Сёминой, Петровым и Герасимовым в кафе.
Я только вышла из подъезда и засовывала связку ключей от квартиры в боковой кармашек рюкзака, как вдруг они выскользнули из пальцев и с лёгким звоном шлепнулись на асфальт, прямо возле моих сапог, я быстро нагнулась, чтобы поднять, а когда резко выпрямилась обратно, точно очнулась.
Февраль только начался. Город размеренно жил в своём неспешном зимнем ритме, зябко кутался в шубы и пуховики, звонко переливался отдаленным колокольным звоном, бухал глухими басами из проносившихся мимо автомобилей, неторопливо скреб лопатами, ворковал пригревшимися на люках голубями, бросался белыми соляными брызгами из-под колес, плыл по сизому небу молочно-белыми клубами пара из огромной трубы теплоцентрали, размывался тусклым оранжевым свечением уже зажигающихся уличных фонарей.