Живой и настоящий. Такой же живой и реальный, как и я в своих потертых сапогах и ключами в руке. Не оставшаяся в том подвале, не съеденная волком, не растворившаяся среди псковских дорог, а смотрящая под ноги и на небо, чувствующая промозглое дыхание февраля, слышащая голоса города, разделяющая эту жизнь вместе со всем миром вокруг.
Ведь, если бы меня не стало, то и мира тоже не стало, и не стало того фонаря и высотки, и клубов пара, и людей тоже не стало бы, и мамы с папой, и ребят.
Но раз я вижу этот мутный свет уходящего дня, значит, я существую, значит, я есть.
Пусть и такая, какая есть, обычная и несовершенная, как и зима, как и этот город, как и затянутое небо над головой. Но это просто жизнь, а значит, нужно всего лишь набраться терпения, ведь очень скоро всё изменится.
И на завтра обязательно наступит новое утро, а за ним другое, а потом уже и весна, потому что она не может не наступить, и небо прояснится, и город весело заблестит чистыми витринами и мытым асфальтом. И станет тепло, и распустятся листья, и я переобуюсь в босоножки, и всё обязательно будет хорошо.
В кафе было немноголюдно. Приятно пахло ванилью, кофе и свежей выпечкой, девушка в коричневом фартуке, стоявшая на дверях, приветливо поздоровалась со мной. И я тут же услышала громкий голос и смех Петрова.
— Привет, — я подошла к их столику.
Петров сиял. Он был в светлой рубашке и горчичном пиджаке, я уже отвыкла видеть его в чем-то кроме голубой толстовки. А тут он весь такой розовенький, чистенький, постриженный, на левой руке Настины фенечки. Когда он меня увидел, всё его лицо озарилось неподдельной радостью.
И Настя тоже засветилась. Она так сильно изменилась с момента нашего побега, я это и в Капищено замечала, но после того, как мы не виделись несколько дней, особенно бросалось в глаза. От зашуганности не осталось и следа, щёки приобрели естественный розовый цвет, глаза горели.
Перед ней стояла огромная чашка с шоколадом, и этот дразнящий аромат окутывал их всех троих.
Герасимов ел мороженое, и когда я подошла, медленно, немного исподлобья посмотрел, продолжая нести ложку с мороженым ко рту, а сообразив, что это я, так удивился, что ложку в итоге не донес, бросил обратно в креманку, вскочил и принялся обниматься.
Огромный здоровый Герасимов, чуть не задушил меня от радости. И если бы кто-нибудь до Нового Года сказал мне, что я так к нему привяжусь, то я бы презрительно рассмеялась тому в лицо. А тут, никак не могла наглядеться.
Петров тоже мигом вскочил, кинулся к нам, задел столик и расплескал Настин шоколад, но она даже слова ему не сказала, только крепко схватила меня за руку и настойчиво усадила рядом с собой.