Но я всё равно очень обрадовалась и ждала ответных восторгов, но он лишь мутно взглянул на меня, прошел мимо, сел на потертую коричневую банкетку и, выставив вперед загипсованную ногу, просто сказал «Привет».
— Костя, как ты? — я села рядом.
— Костя? — он сосредоточенно поморщился. — Ты о чем?
— Амелин, — сказала я, приняв его слова за привычный розыгрыш. — Костя — это ты, забыл что ли?
— Забыл. Я вообще много чего забыл.
— Как это? Меня хоть помнишь?
Он повернулся и стал изучающе разглядывать моё лицо, а когда закончил, нахмурился и отвернулся.
— Ну, так, чуть-чуть. Где-то на задворках сознания, вроде помню, но очень плохо. Знаешь, мне столько таблеток дают, что не удивительно. И уколы ещё. Ты же моя учительница по математике, да? Или по русскому? Вот, видишь, нифига не помню.
— Какая учительница? — вспыхнула я. — Я же Тоня. Дети Шини и всё такое.
— Дети Шини? Это терапевтическая группа?
И мне вдруг стало очень горько и обидно, я так долго ждала этой встречи и рассчитывала совсем на другой прием. Зачем вообще пришла?
Амелин молчал, уставившись в одну точку перед собой, а я смотрела на него и надеялась на внезапное чудесное пробуждение. Потом достала из сумки батарейки для плеера и сунула ему в карман халата, но он даже не взглянул.
В конце концов, не выдержала, взяла его за руку, нащупала пальцами шрам и разжала ладонь.
— Шрам на память обо мне. Помнишь?
Он поднес ладонь к глазам, долго смотрел, затем неуверенно прошептал:
— Кровь?
— Да.
— Много крови, — в глазах потрясение. — И я её пил?
— Да! — обрадовалась я.
— И ты пила?
— Я - нет.
— Вспомнил! Ты ела чайку.
— Что? Какую ещё чайку?
— Видишь, ты тоже не помнишь.
Он опять отвернулся и тупо уставился в стену. Но я снова с силой разжала ему ту руку и сунула под нос.
— Как ты мог про эту дурацкую чайку не забыть, а меня забыть? Костя!
И тогда он резко схватил меня за палец, но не больно, а просто крепко и, наконец, улыбнулся:
— Глупенькая, ты, правда, поверила? Я же говорил, что тебя я никогда не забуду.
У нас было двадцать минут, и мы болтали взахлеб.
Мои сообщения он пока не читал, так как в этой больнице в Интернет выйти ни у кого не получалось. Но после моей записки, он клятвенно пообещал, что не будет убегать, буянить или кончать с собой, и уколы делать перестали.
Хотя он, действительно, был гораздо спокойнее и тише, чем обычно, я всё равно попросила его вести себя послушно, не разыгрывать врачей, не шутить с ними и не придуриваться, никого не шантажировать и не пугать соседей по палате, чтобы поскорее домой отпустили.
Однако внезапно время посещений закончилось, а сёстры начали ходить по палатам и гонять посетителей.