— Что стряслось, Иоанн свет Васильевич? Я же здесь не живу, я сейчас во Фландрии обитаю.
— Смуту ты затеял на южных рубежах, народец к тебе утекает, боярство зело волнуется, Дмитрий.
— Не о том ты говоришь, царь, по глазам вижу, да и не дело на мосту об этом говорить! Прошу ко мне!
Царь обернулся на свою свиту, внимательно осмотрел митрополита Симона, затем кивнул головой, и вся процессия перешла на левый берег. Митрополит попытался устроить представление, дескать, лба перекрестить негде, еретики собрались в Нарве. Не пойдёт он туда!
— Не хочешь, не ходи, тебя никто не зовёт! — ответил Дмитрий и зашагал в сторону ворот. Прошло 9 лет, как Иван был тут, он недоуменно остановился, глядя стоящий неподалёку поезд.
— Что это?
— Поезд, на котором я приехал. — царь поджал губы.
— Говорят, тебя анафеме Папа предал вовсе не зря! С чертом знаешься!
— Тот папа, который предал, давно в аду жарится! Сожгли его на площади Святого Петра.
— Ладно, я так, шуткую! А это что? — он увидел башенную самоходку на платформе в конце поезда.
— Пушка новая, может прямо стрелять, как пушка, а может, навесную стрельбу вести, как мортира.
— С кем воевать-то собрался, со мной, что-ли?
— Нет, поезд охраняет от лихих людей.
— И много у тебя таких пушек?
— Мне хватает. — они прошли во внутрь крепости и вошли в зал башни Германа.
— Оставьте нас! — приказал Иван своей свите. Дождался, когда все выйдут, и сел за накрытый стол. Ножом отхватил лопатку жареного кабана, налил себе красного вина: как в прошлый раз, он Дмитрия не опасался.
— Вот ещё, Иван Васильевич, попробуй лобстеров!
— Такие большие раки?
— Угу, морские, в море живут. Ты его лимончиком полей! Вот лимоны!
— Как?
— Пополам разрежь и выжми!
— Ох, вкуснотища! Где такие кислюшки берешь?
— В жарких странах растут, на Канарах.
— Мне продашь! А то, что не о том с тобой говорить собрался, это — точно. Об этом Симон хлопочет.
— Догадываюсь! Небось подбивает, чтоб ты ему в крепость людишек отдал, в рабы.
— Пошто знаешь? — отхлебнув вина, спросил Иван.
— На юге у меня, в основном, мужички от монастырей ушли. Сначала в отход, а на осень со всем скарбом переселяются. Говорят, что отдать десятину, подати и прощение грехов обходится в три четверти урожая. Бедствуют. На четверть только ноги протянуть.
— Жаден, жаден, что есть, то есть. Так как думаешь, давать им крепь али нет?
Дмитрий отрицательно покачал головой.
— У меня здесь крестьяне в крепи жили. Когда мы немцев турнули, через год сняли крепь, теперь они свободны. В первый год получили дохода 80 000 талеров, вложили 1.500.000 талеров. На третий год собрали 4.200.000 талеров только подати. Сейчас населения прибавилось втрое, а податей собираем 18.000.000.