Бедная женщина не знает, что я могу купить ей такую квартиру, и у меня еще останется.
Надеюсь, после моей смерти она не узнает о том, что я был весьма богат.
Вот и все. История моя подошла к концу, а вместе с тем и жизнь. Что еще написать, коротая те немногие часы, что мне остались? Как я съездил на «Чернышевскую» и целый час катался по эскалатору, пытаясь снова поймать, украсть у вечности миг, когда впервые увидел Веру? За двадцать с лишним лет город сильно изменился, некоторые места стало просто не узнать, но здесь все осталось по-прежнему, а может быть, это я смотрел своими застывшими во времени глазами?
Потом я поднялся наверх и пошел пешком по улице Восстания, свернул на Невский и не спеша добрел до Дворцовой площади. Бог в своей великой милости позволил мне погрузиться в грезы и почувствовать Веру рядом с собой. Возлюбленная шла рядом, держа меня под руку и улыбаясь, и я подумал, что, если вдруг когда-нибудь попаду в рай, он будет выглядеть именно так.
Обычно я не остаюсь равнодушен к красоте родного города и, глядя на строгие линии домов, ощущаю душевный подъем, но во время этого последнего путешествия почти не смотрел по сторонам. Помню, только подумал, какое удачное название «Зимний дворец», даже в самые жаркие дни лета он умудряется выглядеть морозно-снежным.
Поставив точку, я уже хотел спрятать тетрадку среди книг, но вдруг сообразил, что любопытная Надя обязательно прочтет данные записки, узнав мой почерк.
Мысль эта привела меня в ужас, ведь если есть что-то страшнее ярости отвергнутой женщины, то это ярость женщины использованной.
Насколько я вообще понимаю в женской душе, мои рассуждения о тощих кривых ногах – именно то, что не прощается дамами никогда и ни при каких обстоятельствах.
Я никогда не говорил Наде, что люблю ее, на это порядочности у меня хватило, но, как любой мужик, жаждущий секса, нес всякую чушь о том, какое важное место занимает подруга в моем сердце. Даже позаимствовал из арсенала перверзных нарциссов фразочку: «Если бы я мог любить, то полюбил бы только тебя!»
Естественно, это было наглое вранье, как девяносто процентов того, что произносится за десять минут до совокупления. Если бы я мог любить, то в торговом центре сделал бы вид, что мы с Надей незнакомы.
Еще я врал, что только она удерживает меня в жизни, и, конечно, обязательно женился бы на ней, если бы не понимал, что с такой психической развалиной, как я, жить просто невозможно. А у нее прекрасная семья, двое детей (не исключено, что младший – от меня, но я никогда не развивал эту тему и Наде не давал. Мысль, что я мог продолжить свой род с помощью этой женщины, вызывала брезгливость, а иногда проклевывавшийся отцовский инстинкт быстро успокаивался, когда я говорил ему, что Надиным детям в итоге достанется все мое имущество).