Между документами на квартиру и паспортом пылесоса я почему-то обнаружил копию своего приговора и после небольшого раздумья тоже решил не выбрасывать ее. Папиросная бумага с отпечатанным на машинке текстом, кое-где прорванная на месте точек и запятых (наверное, стенографистка колотила по клавишам с остервенением), теперь вызвала у меня только грусть о прошлом, ушедшем безвозвратно.
Даже обидно стало, что так мало личного, которое надо уничтожить. Мы с Верой все время были вместе и не нуждались в том, чтобы писать друг другу. От нее осталось всего несколько фотографий, которые я возьму с собой…
Я вынес на помойку всю старую одежду, застиранные полотенца и постельное белье. Пусть те, кто войдут в мое жилище первыми, увидят, что нелюдимый алкоголик жил в комфорте, а не в убожестве. Хотя, наверное, надо будет оставить в кухне возле батареи несколько пустых бутылок.
А потом я нашел эту тетрадь. Девяносто шесть листов, в клеенчатой обложке цвета бордо, который Вера обожала, с незаметным мелким тиснением. Я бы сам ни за что не выбрал такую.
Я смахнул пушистый слой серой пыли, скопившейся за двадцать лет на обрезе, и пролистнул пожелтевшие страницы. Чернила, которыми была нанесена клетка, выцвели от времени, а может быть, всегда были такими бледными, теперь уже не вспомнить.
Смешно, но в доме не оказалось ни одной ручки, пришлось бежать в киоск, где я на всякий случай купил сразу пять и, вернувшись, сразу сел за стол и принялся писать.
Не дневник и не мемуары, а просто личные бумаги, которые я попрошу уничтожить перед самой смертью.
Или забуду попросить, и останется только гадать о дальнейшей судьбе моей тетради. Может быть, Надя засунет ее между книг, или ее дети раздерут листы на кораблики, или тетрадка пойдет в макулатуру, если ее вдруг снова начнут принимать у граждан. Вариантов тысяча, и самый маловероятный – что кто-то станет разбирать мои каракули. Хоть я давно не практикую, почерк у меня остался врачебным.
Зачем я пишу? А зачем люди читают объявления в ожидании автобуса? Не потому, что интересно, а надо чем-то занять оставшееся время.
Вот и я жду свой автобус-смерть, но не хочу сидеть сложа руки.
Наверное, прежде всего надо рассказать, как я познакомился с Верой. Сложная задача, я не так хорошо владею словом, чтобы передать свои чувства, когда впервые увидел ее.
Я ехал из МАПО[1], кажется, тогда он еще назывался ГИдУВом, и, как всегда, погруженный в раздумья, не видел дальше собственного носа.
Не помню, какой предмет владел тогда моими мыслями, но до метро «Чернышевская», приземистого серого здания, похожего на помещичью усадьбу средней руки, я дошел на автопилоте. Толкнув тяжелую дверь из какой-то благородной породы дерева, я вошел в вестибюль, с удовольствием вдыхая с мороза теплый воздух и в сотый раз отмечая, что в метро он имеет свой особый вкус. Замешкался у турникетов, шаря в карманах в поисках проездного, и тут мое внимание привлекло… нет, не девушка, не человек, а просто движение. Так, наверное, разведчик боковым зрением замечает крадущуюся тень врага.