Володя мягко, но твердо расцепил ее руки, отстранился, покачал головой. Глядя прямо в ее сузившиеся зрачки, проговорил:
– Инка, я не могу! Прости меня! Ты очень хорошая женщина. Ты красивая! Ты умная, волевая, сильная… Но я не могу, честно! Вероника – моя жена, она носит моего ребенка…
– Что? Ребенка? – ахнула Инна.
Лицо ее дернулось, губы искривились, забилась под левым глазом синяя жилка. Ее как будто ударили под дых, она задыхалась, хватая ртом воздух.
– Ты что? Что с тобой?
Володя метнулся к раковине, плеснул в стакан воды, протянул ей. Она резко ударила его по руке, вода выплеснулась на пол, забрызгав его брюки, ее черные чулки, процедила сквозь зубы:
– Ты, наверно, ждешь поздравлений, да? Ты жизнь мне сломал, подонок! А теперь хлопаешь на меня своими глазами и думаешь, я буду радоваться вместе с тобой твоему счастью? Да я ненавижу тебя! Тебя, твою шлюху Веронику и ваше отродье!
– Инна, ты что? – почти испугался он. – Что ты несешь?
– Чтоб ты сдох! – яростным ненавидящим шепотом сказала Инна. Глаза ее, черные, пустые, мертвые, уставились на Володю, словно гипнотизируя. – Будьте вы все прокляты!
Инна развернулась и ушла по коридору, громко стуча каблуками.
Веронике было страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Ее испуганный, не способный сосредоточиться ни на чем взгляд перебегал с предмета на предмет, отмечая какие-то мелочи из обстановки этого уютного кабинета, не в силах оценить всю комнату в целом: полированный письменный стол, зеленое стекло абажура настольной лампы, красивый, наверное, старинный письменный прибор, пыльная бархатная штора, портрет на стене с маленькими очочками и треугольной бородкой.
Надо же, чтоб именно с ней случилось такое. Сколько раз девчонки, беспечные жизнерадостные подружки, пугали друг друга трагическим шепотом рассказанными историями о том, как какую-то Жанку «взяли», «замели», «спалили на связях с иностранцами», «увезли в Большой дом». Ей всегда все эти байки казались сродни страшным историям про синюю руку из пионерского лагеря. Кому, в конце концов, они нужны. Ну ладно, Лола или Нателла, они действительно валютные проститутки, но все остальные ведь просто не особенно обремененные моралью юные порхающие создания, стремящиеся провести время весело и шикарно. Ну что такого плохого они делали? Пили кофе в «Национале», посещали все модные выставки и спектакли, знакомились с мужчинами, иногда, действительно, иностранцами, иногда своими же, местными знаменитостями, ходили в рестораны, к некоторым поднимались в невиданно шикарные номера. Никаких государственных секретов они не разглашали, никаких вредительских орудий у них не брали – так, иногда пару чулок, духи, часики. Всякая копеечная ерунда, если уж разобраться.