От гигантского опахала шел легкий освежающий ветерок. Запах мяты смешивался с запахом сандала и еще какими-то незнакомыми дразнящими ароматами. На темно-красном паласе возлежала белоснежная ангорская кошка. Оркестр из десяти музыкантов в оранжевых тюрбанах играл меланхолическую мелодию.
Чучина удивляло, что все присутствующие молчат, словно их внимание целиком поглощено едой. Но вот наместник заговорил. Сначала он рассуждал о стихах и великом Джалаледдине Руми, родившемся в Балхе, и не менее знаменитом Абдуррахмане Джами из Герата. Аркадий Баратов, сидевший рядом с Чучиным, переводил, но Иван был рассеян. Его мысли снова и снова возвращались к неуловимому рябому, начавшему преследовать караван еще в Ташкенте.
Иван окинул взглядом людей. Все почтительно слушали наместника, а тот, постепенно оживляясь, перешел от поэзии минувших эпох к событиям наших дней и теперь восхвалял Амануллу-хана, который стремится возродить сильный Афганистан и положил начало подлинной дружбе с великим соседом Афганистана — Россией. Потом были еще речи, и еще, и еще… Так что в конце концов Иван и вовсе перестал вникать в их смысл! Есть он тоже уже больше не мог с непривычки и с нетерпением ожидал конца обеда.
— Вот видишь, Иван, — сказал Гоппе, когда они возвращались домой, — а ты не верил, что здесь опасно.
Брови Ивана удивленно поползли вверх.
— Ты о чем? — остановился он.
— Не понимаешь? — рассмеялся Гоппе. — Привыкнешь к таким обедам, как потом жить будешь?
— Дай бог, чтобы это была самая страшная опасность, которая нас ждет, — улыбнувшись, парировал Чучин. — А что касается еды, всем пловам я предпочитаю пироги с грибами. Будем в России — заезжай в гости, угощу.
В караван-сарае уже второй раз за сегодняшний день их ждала новость. Офицер королевской гвардии сообщил, что они арестовали какого-то подозрительного человека, небольшого роста, полного, с оспинами на лице.
— Совещание начнется послезавтра ровно в одиннадцать, я буду в девять. Все, — сказал Аманулла-хан и повесил трубку дворцового телефона.
В сопровождении двух офицеров он вышел во двор и направился к своему «нэпиру». На эмире был полосатый френч, бриджи и сапоги с ботфортами. Он сам сел за руль: офицеры расположились на заднем сиденье.
Весна лишь недавно вступила в свои права, но снег уже растаял, и грязные ручьи полностью исчезли с улиц Кабула. Стоял теплый солнечный день. Машина мчалась в Пагман, летнюю резиденцию эмира, расположенную в двадцати восьми километрах от столицы, Чудесное место для отдыха, где Аманулла-хан, будучи еще принцем, любил часами гулять по тенистым аллеям парка.