— Вольные мещане — это те, что со свастикой?
— Точно так, «черная сотня» Она у нас прикормленная и направляемая. Ну и поквартальный актив. Храбрый народ. Ведь это же они банду Каплуна поймали, что весь Брянск терроризировал. Удивлены?
— Немного. Полиция — на содержании частного предприятия?
— А как же? В казне лишней копейки не сыщешь, а дирекции нужен порядок на заводе и селе. Пожарных у нас тоже Общество содержит, вы уже видели. Ну и сам бежицкий Совет, можно сказать, собственность господ акционеров. Наверное, когда-нибудь настанет такое время, когда стальной или газовый трест будет владеть целым государством, взяв его на содержание. Как вы полагаете?
— Наверняка. Будущее обещает быть очень бурным.
— Так вы не забудьте. Спросите господина Мижурина, он оформляет… Раньше каким владели?
— А какое посоветуете?
— Посоветую браунинг, и лучше съездите за ним завтра в лавку Зимина.
— Да, мне уже про нее говорили…
…Мижурин оказался во второй комнате по коридору, где казенные столы отделял барьер для посетителей.
— Милости прошу! — воскликнул он, как только Виктор показался в дверях. — Вам разрешение по форме четырнадцать для штатского лица или по форме семнадцать, для состоящего на военной службе?
В отличие от проектирования танков, Виктор понятия не имел о том, какое надо ему разрешение. Более того, он совершенно не разбирался, кто тут есть кто по чину. Можно было сказать «для штатских», но непонятно было, какие ограничения это влечет; просить «для военных» было вроде как рискованно.
— Какой разговор, конечно, семнадцатая, — подал голос из угла пожилой чиновник, лысый, в пенсне и с длинными седыми усами. — Письмо-то за подписью полковника.
Поставив в нужном месте росчерки, Виктор вернулся на Брянскую. Полученная бумага как-то грела душу и создавала легкую эйфорию, хотя из нее нельзя было попугать даже собаки.
«А ведь сейчас Брянская — Медведева», внезапно подумал он. «Значит, есть шанс увидеть легендарного партизанского командира в двадцать лет? Где же он жил-то? Дом должен быть не худших, он вроде по биографии как из семьи квалифицированного литейщика, гимназию кончал. А что дом? Можно же спросить, где живет. В той же полиции знают».
Виктор повернулся обратно к отделению и остановился.
«Нельзя. В моем положении кто знает, как на его биографии скажется. Ладно, „пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…“. Может, попадется навстречу, в лицо и узнаю».
Брянская улица оказалась не очень тенистой. Стоявший здесь ранее сосновый бор был при застройке вырублен подчистую, по краю проезжей части попадались березки и ивы, не составившие товарной ценности. Во дворах и палисадниках, помимо цветущих вишен и невестящихся яблонек, попадались невысокие елки. По обеим сторонам тянулись ровные шеренги одноэтажных бревенчатых домов, не обшитых досками; выстроенные недавно, они еще не успели потемнеть от времени и непогоды, и их желтовато-коричневые смолистые срубы казались Виктору немного неестественными, как будто кто-то взял и построил поселок для киносъемок. В остальном это была обычная деревенская улица, наполненная ленивым лаем собак, кряканием, квохтанием, гоготом и мычанием разной домашней живности, запахом дровяного дыма и капустных щей. Прохожие, попадавшиеся навстречу, не задавали вопросов насчет необычно щегольского для здешних мест вида Виктора, и легкое чувство возможной опасности, что возникает у каждого человека, оказавшегося в одиночку в незнакомой ему стране, лишь обостряло чувства и гнало вперед. На миг ему вдруг показалось, что там, в конце, его вдруг ждет Молодежная, причем шестьдесят второго года, и он сможет увидеть там себя в детстве; подобное ощущение как-то посещало его во сне. Внезапно он остановился.