- Хи-хи-хи! - тоненько хихикает Мышка. - Хи-хи-хи! Это же книга… это пьеса… Она просто так называется, - заикаясь от смеха, говорит она.
- А чего же ты врешь тут все! - сердито толкает ее Динка.
- Хи-хи-хи! - пригнувшись к полу, заливается Мышка. Динка больно дергает сестру за волосы:
- Вот тебе за твой труп! Дуришка-Мышка! Куриная голова!
- Ты сама куриная голова! Я с тобой больше не вожусь, - обижается Мышка.
- Дети, дети! - кричит Алина. - Не ссорьтесь! Пойдем смотреть книжки! Мышка, ты плакала?
- Я не плакала, - подходя к столу и вытирая слезы, говорит Мышка.
- Динка, что ты ей сделала?
Динка сердито сопя, берет со стола свое яблоко. - Где мима? - спрашивает она вместо ответа. - Мама с Катей ушли на кухню. Не ходи туда, дай им отдохнуть от детей, - говорит Алина. - Займись чем нибудь.
- Я буду есть яблоко, - угрюмо говорит Динка, усаживаясь на перила.
- Ну, а мы будем читать! Вот книги, Мышка! - Алина поднимает со стула горку маленьких книжечек.
- Ой, как много! - с восторгом говорит Мышка и, уткнувшись в книгу, забывает обо всем на свете.
Алина тоже садится читать. На террасе становится очень тихо…
Глава 10
УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ
Динка остается одна. На коленях ее лежит яблоко, но она не ест его, а только гладит румяные бока. Везде так тихо, из кухни не доносится ни одного голоса, сестры сидят молча. В саду тоже скучно, солнце уже спряталось за калиткой, и кусты, не окрашенные в его теплый цвет, и дорожки, и листья на деревьях тускнеют… На Волге гудит пароход. Высокие пенистые волны бегут от него к берегу…
Динка ежится, подбирает ноги. Никогда больше она не заплывет так далеко. Как они швыряли ее, переворачивали, эти пароходные волны… Вода набиралась ей в рот и в нос. Ведь она же и вправду тонула, а тот мальчик… его зовут Ленька… все время кричал ей: «Не бойся, не бойся», - а сам схватил ее за волосы.
Динка трогает свою голову. Наверное, много волос выдернулось с корнем, потому что даже сейчас до головы больно дотронуться. Дурацкое это спасение за патлы…
Динка снова вспоминает все с самого начала. «Никто ничего не знает, - думает она. - Ни Алина, ни Мышка, ни мама… Если бы мама знала, как она поступила с тем мальчиком! Если б она видела, как его бил хозяин! Шел и бил, шел и бил. А берег длинный, длинный… Мама сшила бы мешочек, положила туда хлеб и сказала бы Динке: «Иди себе, девочка, куда знаешь, мне не нужна такая дочка». Динка плакала бы и кричала, а потом пошла… Пошла бы, как тот гномик на открытке, которую прислал папа. На этой открытке густой-густой лег. И в лесу идет гномик. На нем красный колпачок, в руке палочка, а за спиной узелок… Далеко-далеко, в самой чаще, горит огонек. «Вот, - сказала бы мама, - иди на этот огонек, - может, там есть добрые люди, которые примут тебя.»» - на глаза у Динки набегают слезы. «Эх ты, паскуда!» - сказал ей тот паренек. Такое нехорошее слово сказал - наверное, это самое главное ругательство. И никто-никто не заступился, все смотрели такими злыми глазами, как будто хотели опять бросить ее в воду…