– а потом, обернувшись к Яну, шепчет:
– Смотри, как это работает, – и просовывает записку под дверь.
Все прислушиваются. Раздается такой звук, словно в ружье заправляют патроны, один за другим. Слышен очередной приказ, затем вступает женский голос с французским акцентом: «Бегите, трусы, бегите! Бегите! Бегите, трусы!» Оскар нервно мнет ладонь в ладони, Анна-Мари целиком скрылась за спиной у друга. Кто-то приближается к двери, шорох, будто гладят по шкуре против шерсти. Из-под двери вылетает ответ. Все наклоняются.
– Не могу разобрать, – шепотом произносит Ян.
– Если я все правильно понимаю, здесь написано: «Дорогая Каро, просто поставь, а зверь сам доберется».
– Зверь? Какой зверь?
– А это что за аббревиатура? – тычет отец пальцем в листок.
– «ЛВР» означает «лично в руки», – поясняет сестра.
– Ну а мне откуда было знать? – возмущается Карола.
– Можно было и расшифровать.
Некоторое время помолчав в раздумье, мать сообщает:
– Тиль заказал себе какую-то рептилию из Мексики. Довольно крупную. По крайней мере, так он написал. Но пока что ничего не приходило. Многое из того, что он задумывает, ничем не кончается. Но что действительно приехало, так это мониторы и куча картонных коробок. Он хотел устроить ревизию в своих старых вещах. Говорит, у него большие планы. И что его не следует отвлекать.
– Приблизительно так я и думал, – Оскар по-прежнему потирает руки.
– И как нам его оттуда выманить? – вопросительно смотрит на окружающих Анна-Мари.
Прежде чем мать успевает написать ответ, Ян делает шаг к двери. Стоит ему только поднести руку, чтобы постучать, как дверь сама приоткрывается. Из коридора в комнату падает луч света и ложится на паркет, расширяясь по мере удаления. Становится видна часть помещения. По центру лежит матрас, стопка одежды, пара коробок, на заднем плане горят синим два огромных монитора, напоминая глаза голодного чудовища. В глубине пространства свет рассеивается, становится все бледнее. В остальном царит кромешная тьма – по всей видимости, опущены жалюзи. Или на улицу вдруг опустилась непроглядная темень, поглотив все огни. Из колонок раздаются голоса и выстрелы. Кто-то третий, по всей видимости, несколько отсталый, медленно бормочет по-немецки: «Как хорошо… Хорошо… Хорошо, что его больше нет!»
– Кто там? – голос Тиля звучит так, словно язык отнялся и каждый слог дается ему с трудом. Звуки игры стихают.
– Это я. Ян.
Дверь открывается пошире. Тиля слепит яркий свет, бьющий из коридора, он автоматически поднимает руку, чтобы заслонить лицо. Волосы отросли и спутались, глаз не видно, изо рта торчит зубная щетка. В уголках губ пенка, подбородок и шею покрывает щетина. Кожа кажется побледневшей, словно он, как пара джинсов, долго лежал на солнце и выцвел. На нем голубая рубашка поло – она ему мала – и семейники в горошек. В них торчит пластиковый стаканчик, на первый взгляд напоминающий эрегированный член. За его худощавой фигурой открывается вид комнаты; Яну она кажется просторней, чем обычно. Все покрыто тонким слоем пыли, ощущается запах застоявшегося воздуха.