— Мясной и помпезный намек!
Доктор очнулся.
Едва он пошевелился, как сильнейший озноб сотряс его тело. Дрожа, он приподнял с глаз малахай. Вокруг было темно и холодно. В темноте Перхуша что-то рубил топором. Луна скрылась за облаками.
Доктор зашевелился сильнее, но озноб пробрал его так, что он замычал, зубы сами заклацали. Ему вдруг стало страшно. Никогда в жизни он не испытывал такой страшный, пронизывающий холод. Он понял, что никогда не выберется из этой проклятой, бесконечной зимней ночи.
— Г-господ-ди... пом-мил-луй... — стал молиться он, клацая зубами так, словно кто-то вставил в них отдельный моторчик фирмы «Klatzer».
Перхуша рубил в темноте.
— Г-господ-ди, об-борони и вывед-ди... — трясся доктор, стоная, как от боли.
— Ну вот... — послышалось бормотание Перхуши, и рубка кончилась.
Покуда доктор дремал, Перхуша нашел в ельнике елочку с кривым стволом, срубил ее, очистил от лап, приволок к самокату и вытесал из нее некое подобие полоза. Он был неказист, даже нелеп, но вполне годился, чтобы доехать до Долгого. Нужно было приколотить его к сломанному полозу. И даже было чем: починяя полоз на мельничном дворе, Перхуша прихватил три гвоздя.
«Надо было б хоть четыре», — думал он.
Но тут же вслух успокоил себя:
— И три сойдут.
Заметив, что доктор завозился и что-то бормочет, Перхуша подошел к нему:
— Барин, подсобите мне.
— Г-господи... господ-ди... — трясся доктор.
— Холодно? — понял Перхуша.
Ему-то после работы холодно не было.
— Раз-зведи к-костер... — проклацал доктор.
— Костер? — почесал под шапкой Перхуша и глянул на скрывшуюся луну. — «А и то верно... не видать ни черта... и по гвоздю не попаду...»
— Раз-звед-ди...раз-звед-ди... — трясся доктор, как в лихорадке.
— Щас сделаем.
Прихватив топор, Перхуша пошел в ельник искать сухую елку. Искать пришлось долго: луна, как назло, не появлялась, искать пришлось чуть не на ощупь. Сухая елка оказалась больше других, ее твердый высохший ствол плохо впускал в себя лезвие топора. Рубил Перхуша долго. Завалив, потащил елку к самокату, но застрял между двумя другими елками, возился, обрубая в темноте мешающие лапы, чуть было не саданул себе по ноге.
Запыхавшийся, приволок елку к самокату.
Доктор все так же сидел на своем месте, скорчившись с руками в карманах.
«Ишь, зазяб дохтур совсем...» — подумал Перхуша и, переведя дух, стал срубать с елки лапник.
Нарубивши довольно, он набрал пучок совсем тонких веточек, преломил его пополам, достал зажигалку, поднес голубую газовую струю. Огонь быстро побежал по сухостою. Перхуша копнул валенком снег, сунул в лунку запалину, навалил сверху лапника.