Я чувствовала, что что-то потеряла. Просто я была слишком мала, чтобы понять масштабы этой потери.
Пока отец еще оставался у нас в гостях, возобновились наши обеды. Мать начала думать о других вещах, которые отобрало у нее мое существование. Она осторожно спросила отца:
— Папи, ты перед отъездом говорил с Мутти? Ты предложил ей приехать сюда? Что ты ей сказал?
Отец помедлил, как если бы просто не хотел говорить о моей бабушке.
— Ну? — Мать стояла перед ним с посудиной в руках, не сводя с него глаз.
— Мутти, ты должна понять, как себя чувствует твоя мать и что она думает. Как она без Берлина? Все ее друзья там… там ее дом. Никто не верит, что эта политическая ситуация продлится долго…
— Никто не верит! Тогда почему ты упросил «Парамаунт» дать тебе работу по дублированию фильмов в Париже? Почему ты пакуешь вещи, оставляешь Берлин и переезжаешь туда?
— Потому что я уверен, что происходящее в Германии чрезвычайно опасно, что может стать еще хуже… и в конечном итоге может привести нас к очередной войне!
— Вот видишь! Так почему же Мутти к нам не переехать?
Она с силой плюхнула на стол посудину с картофельным пюре, так что выплеснулась подливка.
— Потому что… — терпеливо начал отец.
Мать прервала его:
— Война! Это слишком театрально. Уезжать, бросать родную страну — слишком громкий поступок. Я не об этом говорю! Я говорю о том, чтобы жите здесь со мной и с Ребенком, на солнце, пока я снимаюсь. Ты же не можешь сказать, что жизнь здесь, с пальмами, слугами, шоферами — даже сейчас, при телохранителях — ничуть не лучше, чем старый дом, берлинский холод и трамваи! Я еще могу понять Лизель — это все ее ужасный муж, он, наверное, просто не дает ей взять с собой сынишку, от которого она без ума, но Мутти? Она совсем одна, никого вокруг! Какая разница, посылать ей туда деньги или ей самой жить здесь на всем готовом?
Я видела, что отец колеблется — ответить или нет. Я почувствовала, что бабушка не хочет жить с нами и что отец знает, почему, и даже до некоторой степени с ней согласен.
Тедди изжевал элегантную новую туфлю отца и доставил нам серьезные неприятности. Отец очень рассердился на его невоспитанность. Когда он обрушился с претензиями на мать, та пожала плечами, заметила: «А чего еще можно ожидать от собаки?» — и отправилась готовить обед для своих мужчин. Я клятвенно заверила отца, что Тедди научится хорошо себя вести, но все было бесполезно: отец сказал, что захватит собаку с собой в Европу. Теми ожидало «воспитание» Рудольфа Зибера — ужасная судьба!
Когда приехал фон Штернберг, чтобы отвезти отца на станцию, я прижимала Тедди к себе. Он был еще такой маленький! Я шептала ему в мохнатое ухо, чтобы он не боялся, а просто беспрекословно слушался, сразу же делал все, что ему велят, тогда все будет в порядке, затем поцеловала его и передала новому хозяину. Я молила Бога о том, чтобы снова увидеть его. Мы с матерью проводили их только до ворот под током, поскольку дальше идти было опасно: похитители до сих пор могли подстерегать нас за банановыми деревьями. Просунув руки между прутьями, мы махали, пока машина не повернула на бульвар Сансет.