В следующем сезоне, когда Дитрих снова выступала на Бродвее, я уже смогла внять сигналу SOS, который снова подал мне ее продюсер, и согласилась нянчить его звезду. Прилетев в Нью-Йорк, я поехала с аэродрома прямо в театр, где меня приветствовали весьма выразительным возгласом: «Ведьма на своем помеле!», после чего я смело направилась в осиное гнездо. Помещение гудело от ярости, граничившей с возможным нанесением увечий.
— Явилась! Наконец-то! Самолет приземлился два часа назад! Посмотри на эту команду для одевания!
Она отступила в сторону, чтоб я могла увидеть как можно больше. В честь Дитрих гримерную выкрасили свежей краской, помыли полы, меблировали. Все было новое, чистое и очень небродвейское. Это одно из неестественных, из пальца высосанных правил драматических театров — чтоб гардеробная стояла с голыми стенами, уродливая, мрачная и даже с некоторым намеком на провинциальный морг. Здесь же все действительно было славно и уютно.
— Видишь? Садовая мебель! Видишь — согнутые подпорки и оранжевые подушки! Поверить нельзя! И все это, между прочим, очень опасно для платьев!
Зная незыблемую уверенность матери в том, будто ротанговая пальма может зацепить и — упаси, Боже — порвать изумительно тонкое «суфле», я не стала даже пытаться уговорить ее принять сущее как должное.
— Ладно, Мэсс. Не сходи с ума. Все это легко наладить. Сосредоточься на более важных вещах. Ступай, репетируй с оркестром, как положено по расписанию, а я пока что приведу в порядок гардеробную.
Быстро поменять мебель в помещении — задача, вообще-то, прямо скажем, сложная, но мы справились.
С помощью одного бесстрашного коммерсанта были добыты образцы мебели, подходящей, но выставленной лишь для показа, ради чего пришлось ограбить французскую мебельную секцию в магазине Блумингдейла. Потом мы связали все крепкой веревкой и водрузили на крышу сверкающего лимузина, остальное запихали в багажник, и два часа спустя Дитрих получила в обладание «французское шато» (оно же — вилла) золотистого и голубовато-зеленого цветов взамен «андирондакской веранды». Несчастный продюсер моей матери!.. Когда он поднес к глазам счет за все это великолепие, его передернуло, как от сильной боли. Но заплатил бедняга без звука. Надо отдать справедливость верному Александру Коэну: он всегда старался, чтоб Дитрих была довольна и счастлива, — неважно, в какую копеечку ему это обычно влетало.
Затем наступила очередь вместилища для цветов. Когда-то прежде, в стародавние времена, для сундуков и чемоданов постояльцев в отелях имелись специальные помещения; точно так же нашей передвижной цветочной лавке и ее превосходно обученному персоналу полагалась собственная «комната для одевания». Услышав о приезде из Лондона «Тяжелой артиллерии» для подмоги, цветочники тотчас же слетелись ко мне в комнату, словно бабочки на огонь.